Френсис Дэвис - Вкус любви
Сияющая черная дверь была окружена маленькими стеклянными панелями, молоток и ручка были из старой полированной латуни, блестевшей под лучами солнца.
— Какой чудесный дом, — выдохнула она.
— Мой прадед купил его в 1872 году, а мой дед родился здесь через два года. Отец тоже родился здесь. Он был первым художником в длинной-длинной веренице банкиров. Сейчас он на пенсии, они с матерью живут в Италии, поэтому я не пользуюсь цокольным этажом.
Когда они проходили к кухне через центральный холл, Кэйт успела заглянуть в раскрытые двери и заметить гостиную, библиотеку, столовую, спальню, кухню и всюду — камины.
— Джулио, это огромный дом. Как вы с ним управляетесь?
— Это заботы Серафины. Когда родители уехали в Италию, а я вернулся сюда, то унаследовал ее вместе с домом. На самом деле, она моя троюродная сестра или что-то в этом роде. Серафина чистит, пылесосит, полирует, следит за стиркой моих вещей, гладит мои простыни, пришивает пуговицы к моим рубашкам, делает покупки на неделю и время от времени готовит мне ужин. Она — моя миссис Винг.
— И сколько лет этому образцу совершенства?
— О… — он взглянул на нее дразнящим взглядом, — за шестьдесят. Она живет в нашей семье еще с тех пор, когда я был ребенком.
— И что вы делаете со всем этим пространством?
— Когда-нибудь оно будет заполнено, — заявил он. — Не хотите ли осмотреться, пока я буду распаковывать всю эту ерунду и готовить что-нибудь нам на обед?
Кэйт прошлась по длинному холлу, тянущемуся по всей длине дома от двери до задней стены, вошла в библиотеку, заранее улыбаясь от предчувствия ее традиционности. Конечно же, длинный ряд портретов Фрэзеров-банкиров, переплеты из телячьей кожи с золотым тиснением, поблескивающие на полках из красного дерева, занимающих все стены. Массивный дубовый стол и виндзорские стулья в центре комнаты. Кожаный диван и два клубных кресла перед камином, на каминной доске портрет предка Фрэзера в шотландском кильте, сурово взирающего сверху вниз. Хотя его глаза были голубыми, как небо, а волосы представляли массу золотых кудрей, Кэйт показалось, что она видит в нем какое-то сходство с Джулио, — его взгляд и постановку челюсти.
Из темной пышности библиотеки она перешла через холл в гостиную напротив. Бледный старинный китайский ковер устилал большую часть пола из светлого дуба. Стены были обтянуты шелковыми обоями цвета сжатой пшеницы, все деревянные предметы и потолок были цвета слоновой кости. Золотистый диван, два гармонирующих с ним кресла и китайский кофейный столик на изогнутых ножках были единственной мебелью, и, как и стены, казалось, были погружены в какую-то полутьму. Они, очевидно, существовали лишь для того, чтобы создавать фон для картин.
Кэйт почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Не веря своим глазам, она подошла ближе к камину, чтобы лучше разглядеть картину над ним. Это был Боннар! Подлинник! Картина изображала блистательную жену художника, выходящую из ванны под знойные стрелы солнечных лучей. Кэйт обошла комнату по кругу, здесь были еще только две картины — очень большое полотно Моне — мерцающий свет и влажные гиацинты в его саду в Дживерни, и огромное, во всю стену полотно Ротко — туманные пятна сада, который никогда не существовал, медитация по поводу воображаемого пространства во времени, которого никогда не было. Кэйт застыла, охваченная восторгом.
Она энергично распахнула двойные двери, ведущие в столовую, и увидела великолепную комнату восемнадцатого века, которой соответствовал полированный стол из красного дерева, чиппендейловские кресла, высокий комод и белые деревянные детали на фоне стен цвета бледного абрикоса.
— Джулио! — воскликнула она, вернувшись в кухню, — Это настоящий замок сокровищ. Я нигде в жизни не ожидала увидеть такие картины, кроме как в музее. Я ошеломлена.
Джулио усмехнулся.
— Мой дед только раз в жизни совершил путешествие в Европу: он считал, что каникулы — это пустая трата времени и потому смертный грех. Работа и кирха были семейным девизом. Ему было пятьдесят четыре года, когда он впервые увидел полотна импрессионистов, и это произвело на него впечатление кирпича, упавшего на голову. Он вернулся из Парижа с этим Боннаром и этим Моне. Неплохой глаз для банкира.
Кэйт покачала головой.
— Прямо не верится.
— Время обеда. Мне кажется, достаточно тепло, чтобы обедать в саду, вы не возражаете? Я понесу поднос, а вы попридержите дверь. Вот сюда… — указал он на лестницу в конце холла, который отделял кухню от спален напротив.
Крыша дома была превращена в благоухающий зимний сад. Повсюду были кадки с декоративными деревцами и цветами. Ломонос и плющ вздымались вверх шпалерами, а вьющийся виноград целиком покрывал одну сторону. Рододендроны были в алых и оранжевых цветах. Примулы в низких ящиках образовывали колористический ряд от темно-багрового и фуксинового к розовому и белому. Здесь было множество азалий и горшков с кизилом. Около вьющегося винограда Джулио высадил массу пряных трав и подвязанных к колышкам томатов.
— Это словно отдельный мирок, — пробормотала Кэйт, — такое впечатление, что город находится за тысячу миль отсюда.
— Он требует массы времени, но того стоит. А теперь давайте есть. — Он поставил поднос на столик между двумя стульями.
— Настоящий деревенский ленч в саду.
Перед ними были нарезанные огурчики и весенний лук, политые оливковым маслом и уксусом, кубики пармезана и ломтики хрустящего батона, пикантные оливки, тарелка с дольками апельсинов, посыпанных сахарной пудрой, и бутылка белого вина.
Когда они съели все, что было на подносе, Кэйт счастливо вздохнула и откинулась в своем шезлонге, закрыв глаза. Она подставила лицо солнцу, наслаждаясь его теплом, и томно вытянулась. У нее было ощущение, что она выбралась из тесной зимней раковины.
На что это было бы похоже, размышляла она, жить в этом прекрасном доме с этим темпераментным человеком? Сколько еще противоречивых черт она обнаружит в нем? А в себе? Все, что он делал, он делал с одержимостью. Это, должно быть, опустошало всех, кто целый день находился бы рядом с ним… Но это так заразительно… А еще в нем столько нежности, подумала она, вспомнив, как он сжал ее руку, когда они разглядывали фотографию бабушки Полли.
— Вы спите? — спросил он шепотом. Она раскрыла глаза:
— Нет, бодрствую. — Но, должно быть, она все же отключилась на какое-то время, потому что он уже переоделся в широкие брюки и белый свитер, а поднос исчез.
Он склонился над ней.
— Я очень рад, что вы здесь. — Он взял ее за руку, чтобы помочь встать, но никто из них не сдвинулся с места. Ее глаза встретили его настолько пронзительный взгляд, что у нее перехватило дыхание. Словно жизненная энергия, поддерживающая ее существование, была вытянута из ее тела и перелилась из ее глаз в его. Но в следующее мгновение она ощутила, как эта энергия, усиленная во множество раз, вернулась к ней. Ее рука стиснула его руку. С бесконечной осторожностью, словно она была так же хрупка, как шейка стеклянной ложечки, его губы коснулись ее губ в поцелуе невообразимой нежности и продолжительности.
