Наталья Труш - Одиночное плавание к острову Крым
Митя с камня крикнул ей:
– Правее бери, Мариш! Там яма! Праве-е-е...
Марина резко взяла вправо и тут же увидела у себя под ногами границу между темной бездной и белым скальным дном. Странно. Как это она сразу не видела, что в этом месте прямо у берега такая глубина...
– Там яма огромная и дна почти нет! – смеясь, сказал ей Гарик, прогуливающийся по берегу. – Испугалась?!
– Ну в общем-то не очень приятно... Жаль, душа здесь нет! Буду соленая ходить целую неделю!
– Какие вопросы, Мариш?! Берешь ведерко и идешь на ручей. Вода хоть и холодная, но пресная. Набираешь ведерко, отходишь от родника и обливаешься.
Мысль эта Марине понравилась. То, что вода ключевая, – не страшно. Не замерзнет. Она взяла пластиковое ведро, полотенце, сухой купальник.
– Идешь по главной тропе до развилки, у сломанного дерева повернешь направо. Тропа пойдет круто вверх. Иди по ней не сворачивая и прямо на родник придешь. Белого Монаха не боишься? – Гарик в пять глотков осушил чайник с холодным чаем. – Не бойся! Он днем не ходит.
Мог бы и не предупреждать. Марина не из детского сада. Ночью, конечно, страшновато. Вон Анька вроде деваха смелая, а чуть заикой вчера не стала и сегодня молчит, ни с кем не ругается. Похоже, даже позволила всем с утра по стаканчику крымского вина.
– А я и не боюсь! – Марина достала из пакета расческу. Подумала, брать ли шампунь, который предусмотрительно захватила в поход, но решила, что нет смысла: днем она снова будет купаться и волосы опять будут соленые. Проще их закалывать в пучок, а уж отмоет по-хорошему дома.
* * *До развилки она добралась минут за десять. Тропа выбита в лесочке, растущем на горном склоне. Все, кто отдыхает на Фиоленте, ходят исключительно по тропам. Остальное – непроходимые заросли, в которых, возможно, водятся какие-нибудь гады. Бр-р-р-р-р... Как-то до этого Марина и не думала о том, что тут есть лягушки, ящерицы и змеи, например. Впрочем, в зарослях все так запутано. Внизу по земле стелются переплетенные корни деревьев – земли-то на камнях не так много! Вверху ветви деревьев смыкаются над головой и от листвы там одна сплошная тень. По деревьям вьются плющи-паразиты, покрывающие сплошным ковром стволы. С ветки на ветку перекинуты, словно веревки, лианы. Нет, этот лес не для слабонервных. И зайти в него можно только по санитарной необходимости, а без дела – увольте!
Тропа – совсем другое дело. Чистая, каменная, чуть не отполированная сотнями ног, топчущих ее. Тропу берегут. Строго запрещается поливать ее водой без надобности, высыпать мусор, обламывать ветки, нависающие над тропой, для костра. Тропа – это святое. По ней ведь не только спускаются на берег. Это дорога к дому. Одна и та же тропа служит несколько лет. Бывает, что случится камнепад и засыплет тропу. Или весной ручьями сверху размоет дорожку. Вот тогда с началом сезона у туристов первое дело – это восстановление тропы. Если какой-то участок ее вычистить нельзя, тогда прокладывают новую – в обход завала.
Сначала по-черному чистят дорожку, потом доводят ее до совершенства. Камни убирают, откидывают в сторону. Камень на тропе таит опасность. Наступишь на него – и ногу подвернешь или грохнешься со всей силы. А порой совсем небольшой камушек, сорвавшийся с вершины обрыва и бодро скачущий вниз, способен потянуть за собой десятки маленьких и больших камней. Они образуют каменную реку, которая останавливается только у самой кромки воды, если не забивает тропу на каком-нибудь крутом повороте.
Днем не страшно даже в зарослях, если, конечно, не думать о тех, кто тайно в них обитает, например о пауках. Но каких-то особенных, типа птицеедов, тут не было. На этот счет Марину сразу предупредили. И еще ей внушили, что никто на нее набрасываться сам не будет. Поэтому если быть аккуратной, не лезть куда не надо, то опасности никакой.
* * *От поваленного дерева основная тропа шла круто вверх. От второстепенной, уходящей вправо, она очень отличалась. Видно было, что по ней – главной – ходят чаще. Второстепенная была уже, ветки деревьев над ней сходились так низко, что даже Марина с ее не очень большим ростом шла, согнувшись крючком. Камни здесь были мало обхожены, а местами и не камни были, а земля, сыроватая, остро пахнущая. В ложбинках вдоль дорожки стояла вода. Большой ключ, который брал начало где-то на старом монастырском дворе, здесь пробивался прямо из стенки. Камни громоздились под ним, и ручей образовывал маленький водопад. Между камнями был вбит деревянный желоб, и вода стекала по нему в маленький водоем. Чья-то заботливая рука обложила его по кругу камнями, и получилось круглое холодное озерко.
Солнце сюда совсем не заглядывало – скалы не позволяли. Здесь было сумрачно и сыро. Марина нацедила ведерко воды, поставила его на площадку у водопада и воровато оглянулась.
Никого. Тихо. И только снизу, из лагеря, слышны голоса. Она быстро стянула с себя мокрый купальник и бросила его в озерко под водопад. Потом подняла ведро с водой у себя над головой и в этот момент почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Марина обернулась, инстинктивно прикрывшись ведром и руками. Никого. Ни одна ветка не дрогнула. Даже птицы не шебуршали в кустах.
«У страха глаза велики!» – подумала она и снова подняла ведерко над головой.
– Раз! Два! Три! – сосчитала она для себя и облилась.
Как она ни была готова к холодному душу, но не смогла проделать процедуру молча и завизжала на весь лес. И тут же услышала хохот! В театре говорят – гомерический. Вот-вот, он самый! И хохот этот не спрятался за гулким эхом, которое грохнуло в скалах и трижды отозвалось в складках мыса.
Марина схватила с ветки дерева полотенце, завернулась в него. Она лихорадочно осматривала кусты, деревья, камни. Где? Где тот, кто сейчас страшно хохотал?! И снова она не увидела ничего подозрительного. Тишина. И никого. Только эхо словно насмехалось над ней: тихо-тихо вдалеке отозвался не ее крик, а чей-то чужой хохот...
– Ржешь?! Ну давай-давай! Напугал, тоже мне! – сказала Марина тому, кто страшно хохотал, и самой себе.
Она всегда вслух разговаривала сама с собой, когда ей было очень страшно. Это еще с детства пошло, с пионерского лагеря. Там, в лагере, на главной аллее у корпусов в больших клумбах, заросших душистым табаком и левкоями, на высоких постаментах стояли гипсовые скульптуры трубача, барабанщика, пионерки ну и, конечно, девушки с веслом.
Вот эту самую, с веслом, Маринка страшно боялась. Днем все было нормально, и скульптуры выглядели совершенно безобидно. А вот ночью...
Ночью в лунном свете они были голубоватыми, мертвенно-бледными, как покойники из страшных рассказов, которыми развлекали друг друга на ночь во всех отрядах. И Маринке казалось, что в полночь они оживают, спускаются со своих постаментов и ходят по территории лагеря, высматривая детишек, которые после отбоя шныряют по своим тайным делам.
