Кэтрин Блэр - Битва за любовь
— Так она вам это уже рассказала? — спокойно проговорил он. — Да просто вышел из себя от гнева! Их помолвка была такой долгой, уже обставили их новый дом, у нас в доме было не повернуться от свадебных подарков. Родственники съехались со всех углов Франции. Мы даже сняли для них маленький отель в Ницце. Но как-то мне удалось к следующему утру дать всем знать, что свадьбы не будет. После этого нужно было отсылать назад все подарки. Потом дом снова пришел в нормальный вид. Как нарочно, все это совпало со вспышкой вирусного гриппа, так что я две недели подряд почти не ложился спать. Однако все прошло.
— А как жених? Как вы с ним объяснились?
— Да, у меня хватило времени еще и на то, чтобы сказать ему, как обстоит дело. Ну, он очень здравый молодой человек — уехал отдыхать куда-то на месяц, который должен был быть медовым, потом вернулся в свою контору в Кане. Через год уже был обручен с другой девушкой. Но Иветта!.. — он нетерпеливо пожал плечами. — Нет чтобы остаться такой, как была! Она начала носить ультрамодные джинсы и дурацкие свитера, в которых бы утонул и здоровенный рыбак. Появились всякие подружки из тех женщин, которые никогда не причесываются, и приятели, которым почему-то надо носить бороду и куртку с капюшоном, чтобы не дай Бог их не приняли за обычных людей. Вы бы поразились серому однообразию этих так называемых артистических кругов. — Филипп опять пожал плечами: — Вначале я терпел это ради Иветты. Ну, нужен ей какой-то интерес, и я думал, что эта орава, которая ее так притягивала, успокоит ее быстрее, чем нормальные люди. Все, как и везде: среди них есть настоящие, много работающие художники, а есть ничтожества, готовые превозносить и пресмыкаться ради двух-трех хороших обедов в неделю. Не сомневаюсь, что это звучит холодно и недоброжелательно, с вашей точки зрения.
— Нет, я думаю, ваше убийственное мнение бьет прямо в цель. И это все уже давно тянется?
— Да уже несколько лет. Хотя бывали и спокойные периоды, потому что даже Иветта не может выносить их дольше, чем несколько недель подряд. Мне самому иной раз приходилось выкидывать их из дома.
Она не удержалась и спросила:
— Разве она не понимает, что эта ее новая жизнь сильно осложняет вашу? Например, после тяжелого дня, когда вам надо уснуть скорее, потому что в любой момент вас могут опять вызвать?
Он снова пожал плечами, слегка улыбнувшись:
— Ну, не настолько я стар, чтобы иногда не обойтись коротким сном. Правда, если у меня утром операция, я требую спокойствия в доме. Вот тут я выставляю любых гостей! Образ жизни Иветты беспокоит меня только из-за нее самой.
— И все-таки вы позволили ей не выходить замуж за нелюбимого человека?
На его лице было выражение здравой умудренности, когда он глядел перед собой на дорогу. Он ответил:
— Я думаю, что сама Иветта уже поняла: с ее кипучим темпераментом ей нужно успокаивающее влияние здравомыслящего молодого человека. Может быть, не Армана, но другого в этом же роде. Я несколько раз приглашал моих друзей к нам на уик-энд. Людей с солидными профессиями, которым она нравилась. И каждый раз она что-нибудь выкидывала: то появится в этих отвратных штанах, то раскрасит лицо, как… девица из кордебалета. А когда они уезжали, она начинала плакать, говорить, что вела себя как ребенок, и объяснять, что она знает о моих намерениях свести ее с тем или с этим человеком.
Спокойный рассказ не скрыл от Кэтрин его огорчения, возмущения, даже, может быть, отчаяния, которое Филипп чувствовал в таких случаях. Наверное, он ничего не говорил Иветте — просто похлопает ее по плечу и ответит, что хочет для нее не столько мужа, сколько спокойной, разумной жизни.
Но как можно было так отравлять жизнь опытному и всеми любимому доктору, взваливая на него все разочарования и выверты своего беспокойства и сожалений…
— Хорошо бы ей отправиться в путешествие, — сказала Кэтрин.
— Сколько раз я это говорил!.. Однако сейчас у нее период подъема. Она оживилась и даже немного восстает против своих волосатиков, потому что Марсель Латур приехала в Босоле, пожить у своих двоюродных сестер. Сегодня с ней познакомитесь.
Кэтрин молчала. Они уже проехали город и теперь поднимались по дороге вверх, к виллам.
Они проехали короткую аллею и остановились за красной двухместной, похожей на пузырь машиной, нетрезво накренившейся набок. Филипп посмотрел на нее, как на дохлую осу на подоконнике. Легко придерживая Кэтрин за локоть, он ввел ее в дом, где уже гудели голоса. Сегодня чай подавали в длинной гостиной. Гости сидели в креслах то тут, то там, но чуть не десяток гостей расположились прямо на полу, сыпля крошками еды на прекрасные старинные ковры.
— Манеры у некоторых, — пробормотал Филипп, — как видите, совсем как в хлеву. — Позвольте представить: мадемуазель Дютруа, мадам Герли, мсье Болевский, Деметр… а вот и Марсель. — У него просветлело лицо… — Марсель, познакомьтесь с Кэтрин Верендер; по-моему, вы понравитесь друг другу.
Кэтрин сдержанно поздоровалась, Марсель в ответ вежливо поклонилась. Кэтрин вспомнила, как Майкл Дин описывал ей Марсель: густые каштановые волосы без намека на прическу (но все выглядело красиво, может быть, даже обдуманно) и этот разрез глаз, который стал так знаком англичанам по французским кинозвездам; красивые скулы… Черты лица неправильные, но приятные; рот большой, полная нижняя губка, несколько принужденная улыбка.
В отличие от большинства гостей, одетых в мини-юбчонки или слаксы, на ней было нарядное маленькое платье землянично-розового цвета с широким воротником в черную и розовую полоску. И выглядела она такой, как есть, — двадцатипятилетней.
Филипп извинился и отошел. Кэтрин чувствовала, что ей придется начать разговор.
— Я слышала, что у вас взяли скульптуру на выставку. Поздравляю вас. Наверное, это так приятно.
— Да. — Голос был низкий, она немного запиналась. — Я плохо говорю по-английски, но стараюсь изо всех сил. Я добилась не так уж многого, сама фигурка — красивая, но это не настоящее искусство. Эти люди… — взмах изящных тонких пальцев, — они считают, что мои работы годятся только для… бутиков! И, наверное, они правы.
— Но ведь в эти лавочки ходит гораздо больше людей, чем на выставки, — возразила Кэтрин. — Значит, вы нравитесь большинству. А сегодня любой, кто может кое-как слепить приблизительную фигуру и выковырнуть в ней дыру, уже может называть себя серьезным художником.
— Я тоже, — ответила Марсель, пожав тонкими плечами, — я тоже не люблю современное искусство. — Казалось, эта фраза истощила ее словесный запас, и она замолчала. Потом спросила: — Вы здесь раньше были только один раз? Поэтому Филипп сам привез вас сюда?
