Нелли Осипова - Я тебе верю
Последняя мысль, которая мелькнула в голове, прежде чем она уснула, была полная неразбериха в отношении матери, а вернее, матерей Алексея – кто же из них его настоящая мама: Антонина Ивановна или другая женщина, которую та назвала матерью и куда он, по ее словам, уехал на несколько дней?
Институт торжественно отметил начало занятий, приветствуя бывших абитуриентов, ныне студентов первого курса. Учиться было куда как труднее, чем предполагал Иван. Времени катастрофически не хватало, одна дорога из общежития и обратно съедала ее существенную часть, пока он не научился и не стал постепенно привыкать к извечной манере москвичей читать в транспорте. Если удавалось примоститься на сиденье где-то в конце трамвайного вагона, это была удача. Если же приходилось стоять, тоже находился выход: одной рукой, задранной вверх, держаться за свисающую с верхних поручней ручку, другой держать перед собой тетрадь с лекциями. Ничего, приспособился, втянулся и уже не представлял себе другого образа жизни. Только с Ксюшей не получалось побыть вместе, как хотелось бы, хотя оба они проводили почти весь свой день в анатомическом корпусе на Моховой, – все вечера уходили на зубрежку.
Ксения долго не соглашалась с тем, что Иван стал «зубрилой».
– Ты отродясь так не зубрил, – возмущалась она, – а нынче взял новую манеру: сидишь и, как попка, повторяешь и повторяешь одно и то же. Ни погулять, ни в кино сходить, будто и не в Москве живем.
– Ксюш, а Ксюш, – стараясь сохранять выдержку, втолковывал ей Иван. – ты пойми, в анатомии, в латыни мало просто разобраться и вникнуть в новый материал, тут требуется выучить все названия и запомнить их. Без зубрежки никак не обойтись. Все зубрят, поверь мне, я не единственный. Это такой институт, ничего не поделаешь. Представь, что одна маленькая косточка имеет до сотни названий – каждый крошечный бугорочек, каждая едва заметная ямочка как-то называется, и это запомнить нужно. Вроде выучишь, а на следующий день из головы вылетает.
Вот и приходится зубрить. Говорят, с третьего курса полегче станет.
– Что же, по-твоему, мне до третьего курса и места в твоей жизни не будет?
– Вот ты с утра работаешь и даже когда у меня просвет между лекциями, я не могу с тобой толком поговорить. А когда ты заканчиваешь, мне за книги надо садиться. Погоди, вот поступишь на будущий год, сама увидишь, каково бедному первокурснику.
– Ладно, зубри дальше. Я сегодня готовить буду – на кухне моя очередь кашеварить на всю комнату, так ты приходи вечером, поужинаем вместе.
– А ничего, что в женскую комнату? Не прогонят? – спросил Иван.
– Так ведь ужинать, не что-нибудь, пусть только попробуют, – заверила Ксения.
Постепенно и учеба, и быт как-то стали налаживаться, появилась спасительная рутинность и привычка экономить каждую минуту.
Однажды выпал такой день, когда занятия у Ивана заканчивались на полчаса позже, чем работа у Ксении. Они договорились, что Ксюша подождет его в анатомическом музее, а он зайдет за ней, и вместе поедут в общежитие.
Заметив, как Ксения ежеминутно поглядывает на часы, старший препаратор отпустил ее пораньше. Она быстро переоделась и выскочила из корпуса. До встречи с Ваней у нее было в запасе целых пятьдесят минут. В голове мгновенное созрел план – как реализовать наконец свою давнюю мечту.
Она прошла по внутреннему двору мимо корпуса, где размещалась кафедра микробиологии, и вышла через ворота, ведущие на улицу Герцена. Прошла мимо биологического музея МГУ, поднялась выше, перешла на другую сторону улицы, миновала юридический институт, что располагался в прекрасном здании бывшей капеллы, ныне расчлененном на клетушки-аудитории – даже прелестный зал с хорами и потрясающей акустикой не пощадили! – и подошла к консерватории. А надо сказать, что в то время скульптор Мухина еще не успела увековечить в камне образ композитора Чайковского, она сделала это лишь спустя более десяти лет, изобразив бедного Петра Ильича в совершенно нелепой позе, как будто хотела отомстить ему за всех женщин, отвергнутых им раз и навсегда. Однако в 1953 году Мухина скончалась, а памятник установили лишь через год. Кто знает, будь она в то время жива, возможно, пересмотрела бы место вечной памяти великого композитора.
Именно поэтому, то есть по причине отсутствия памятника, здание Московской консерватории, стоящее «покоем», великолепно смотрелось в перспективе даже на совсем неширокой улице Герцена и завораживало Ксению своей, как ей казалось, недоступностью.
Не без робости она вошла в центральную дверь, подошла к билетным кассам и спросила, есть ли билеты на сегодня. Мысль о том, чтобы посмотреть афишу, узнать программу сегодняшнего концерта, у нее не возникла, поскольку никогда прежде Ксюша не только не бывала в консерватории, но и не слушала концертов классической музыки.
Кассирша предложила два билета в разных местах, других не было – все раскуплено, сказала она. Не останавливаясь перед этим незначительным препятствием, Ксения приобрела билеты, быстро вернулась в институт, вошла в помещение анатомического музея и стала ждать Ивана, который появился ровно через десять минут.
Он поначалу не понял, почему они не могут прямо сейчас отправиться в общежитие, что за выдумка с консерваторией, с чего это вдруг приспичило Ксении идти на концерт. Ну, а когда узнал, что до начала концерта остается почти два часа, совсем загрустил.
– Ксюша, я не могу два часа болтаться без дела. Лучше я останусь здесь и буду учить кости. Надо сдавать зачет, а я уже все сроки пропустил. Там внизу, в вестибюле, какой-то остряк даже объявление шуточное вывесил:
Декан умоляет в приказе опятьОтветить скорее конечности,Нельзя же, конечно, беспечно сдаватьКонечности до бесконечности!
– А мне что делать, Ваня?
– Ну почитай что-нибудь, пока библиотека открыта. Может, химией займешься, все равно ведь придется снова сдавать вступительные экзамены. Чем лучше подготовишься, тем больше уверенности, что поступишь. Только, пожалуйста, не спорь и не возражай, потому что если еще один год пропустишь, не знаю, как тогда и быть.
– Почему это я должна обязательно спорить? Вот пойду сейчас, возьму учебник Глинки и сяду рядом с тобой зубрить.
Иван не ожидал такой сговорчивости и, довольный, хмыкнул, а Ксения на самом деле отправилась за книжкой, вернувшись, уселась за длинный стол чуть поодаль от Вани и уткнулась в ненавистную неорганическую химию.
В консерваторию они пришли минут за пятнадцать до начала концерта, купили программку и направились в большой зал искать свои места. Стоило им войти, как неповторимая магия прославленного зала заворожила, околдовала их. Ребята замерли в восхищении, и если бы не прибывающие на концерт люди, которым они невольно преграждали вход, так бы и стояли, любовались нежданной красотой. Они прошлись по периметру зала, рассматривая портреты композиторов, затем определили свои места – оказалось, что сидеть им предстояло почти друг за другом, с разницей в три кресла. Ждали выхода музыкантов, не отрываясь глядя на сцену, на диковинные трубы органа. Наконец вышли оркестранты, расселись по своим местам, стали настраивать инструменты, вдруг зазвучавшие вразнобой, и дружно замерли при появлении дирижера.
