Федерико Моччиа - Три метра над небом
Баби закрывает дверь ванной и садится на крышку унитаза.
В трубке звенит голос Паллины:
– Ты в ванной, что ли?
– Естественно, иначе бы ты и не позвонила! Что там опять стряслось?
– Мне только что звонил Полло. Сказал, что здорово провел со мной время. Извинился за ресторан и предложил встретиться. Спросил, не пойду ли я с ним на гонки.
– Какие гонки?
– Сегодня вечером они все идут к «Олимпике» и устраивают соревнования.
Мне уже надоело жертвовать собой ради тебя…
– Чем жертвовать?
– Как это – чем? А замечание и все остальное?
– Тебя сегодня заело на этом замечании!
– Все равно я наказана, сижу дома до воскресенья.
– Но я же не просила тебя идти со мной. Мне нужен совет. Как ты думаешь, идти мне или нет?
– Смотреть на тех, кто гоняется, еще глупее, чем участвовать в гонках. А теперь делай как знаешь.
– Наверное, ты права. Кстати, я сказала Дема, что я теперь с Полло. Ты довольна?
– Я? Да мне-то что. Это же твой парень. Я только сказала, что если бы он узнал об этом от кого-то другого, ему было бы очень больно.
– Поняла, поняла. Но, по-моему, ему вполне хорошо. Вроде бы даже счастлив. Как видишь, ты ошиблась. Он меня не любит.
Баби подходит к зеркалу. Вытирает его полотенцем. В зеркале отражается ее раздраженное лицо и трубка у уха. Временами Паллина так надоедает.
– Что ж, так даже лучше.
– Знаешь что? Ты меня уговорила. Я не пойду на гонки.
– Умница! Созвонимся.
Баби выходит из ванной. Отдает телефон Даниеле.
18
Баби выходит из комнаты. На ней мягкий вышитый розовый халат, под ним голубая пижама, а на ногах теплые тапочки. Она выходит в холл и слышит, как поворачивается в замке ключ. Это отец.
– Папа! – Баби бежит ему навстречу.
– Баби…
Отец в ярости. Баби останавливается.
– Что случилось? Только не говори, что я не так поставила Vespa, или что я не въехала в гараж…
– Да плевать на твою Vespa! Ко мне сегодня приходили Аккадо.
При этих словах Баби бледнеет. Как же она раньше не подумала? Надо было рассказать родителям обо всем.
В холл входит Раффаэлла. Она только что помыла два зеленых яблока, приготовив таким образом ужин.
– Что они хотели? Что случилось? И при чем тут Баби?
Клаудио смотрит на дочь.
– Не знаю. Баби, скажи, при чем тут ты?
– Я? Я ни при чем.
В дверях появляется Даниела.
– Это правда, она ни при чем!
Раффаэлла поворачивается к Даниеле:
– А ты помолчи, тебя никто не спрашивал.
Клаудио берет Баби за руку.
– Может быть, ты и не виновата, но тот, кто был с тобой, как раз очень даже при чем! Аккадо попал в больницу. У него носовая перегородка сломана в двух местах. Кость поставили на место, но врач сказал, что еще полсантиметра – и кость вошла бы в мозг.
Баби молчит. Клаудио смотрит на нее. Она потрясена.
Он отпускает ее руку.
– Баби, ты не понимаешь… Полсантиметра – и Аккадо бы умер.
Баби сглатывает. Голод прошел. Теперь ей и яблоко в рот не полезет. Раффаэлла встрево-женно смотрит на дочь и, увидев, что та очень напугана, избирает тон мягкий, успокаивающий:
– Баби, расскажи, пожалуйста, как это произошло?
Баби поднимает глаза. В них страх. Она смотрит на мать, будто видит ее сегодня впервые. Бормочет: «Ничего, мама» и постепенно излагает все. Вечеринка, хулиганы, Малыш вызвал полицию, хулиганы сделали вид, что удрали, а на самом деле ждали возле дома. Как их преследовали, как разбили BMW. Как Малыш остановился, как парень на синем мотоцикле его избил. Как вмешался Аккадо и как тот парень избил и его.
– Боже мой, и Аккадо бросил тебя с этим бандитом! Почему он тебя не забрал?!
Раффаэлла в ужасе. Баби не знает что ответить.
– Ну, может, он подумал, что это мой друг, откуда я знаю. После драки вообще все разбежались, и я осталась с ним.
Клаудио качает головой.
– Конечно, Аккадо сбежал. Он мог истечь кровью из-за сломанного носа. Впрочем, этот парень попал. Филиппо обратился в полицию. Сегодня они приходили ко мне и из вежливости рассказали всю историю. Сообщили, что будут преследовать его по суду. И хотели узнать имя и фамилию этого парня. Как его зовут.
– Стэп.
Клаудио недоуменно глядит на Баби.
– Как это – Стэп?
– Стэп. Его называют так. Во всяком случае, я так слышала.
– Он что, американец?
Встревает Даниела.
– Какой еще американец! Это прозвище.
Клаудио смотрит на дочерей.
– Так есть у него имя или нет?
Баби улыбается:
– Есть, конечно, но я его не знаю.
Клаудио снова выходит из себя.
– И что, мне так и сказать Аккадо: моя дочь шляется с парнем и не знает, как его зовут?!
– Я с ним не шляюсь. Я была с Малышом… Я же сказала.
– Да, но ты же вернулась с ним на мотоцикле! – вмешивается Раффаэлла.
– Мама, но Малыш и Аккадо уехали, как бы я вернулась домой? На улице, посреди ночи? Одной, что ли, надо было идти? Я попробовала. Но ко мне пристал какой-то тип на Golf.
Клаудио не верит своим ушам:
– Выходит, что мы еще и благодарны должны быть этому Стэпу!
Раффаэлла рассержена.
– А ну прекращайте этот спектакль, поняли? Немедленно скажите, как звать этого парня. Ясно?
Баби припоминает: сегодня утром… разговор с Даниелой… Было еще рано, у нее слипались глаза, но она совершенно уверена.
– Дани, ты же знаешь, как его зовут. Скажи!
Даниела ошалело уставилась на Баби. Крыша у нее поехала, что ли? Сказать? Выдать Стэпа? После того, что они сотворили с Бранделли, а сколько еще было таких историй! Ей разобьют Vespa, а ее саму изобьют и изнасилуют. Стены школы испишут ругательствами с ее именем и описанием непристойностей, в которых ей, к сожалению, участвовать не приходилось. Выдать? В тот же миг у нее случается провал в памяти.
– Мама, я знаю только, что его зовут Стэп. Баби обрушивается на сестру:
– Ты врешь! Ты все врешь! Я плохо помню, но сегодня утром ты мне говорила, как его зовут. Вы с подружками прекрасно его знаете.
– Что ты несешь?
– Ты трусиха подлая, ты просто боишься, потому и не говоришь! Ты знаешь, как его зовут!
– Нет, не знаю.
– Нет, знаешь!
Вдруг Баби умолкает. Что-то в памяти открылось, развязалось и прояснилось. Она вспомнила.
– Стефано Манчини. Вот как его зовут. А прозвище у него Стэп.
Глядя на сестру, она повторяет ее слова:
– Мы с подружками называем его «суперпарень».
– Молодец, Баби.
Клаудио вытаскивает из кармана клочок бумаги, на котором он все записывает. Вписывает туда имя, чтобы не забыть. Записывая, он начинает нервничать: там значится кое-что, что ему надо было сделать, но сейчас уже поздно.
Даниела уставилась на сестру.
– Что, умная, что ли? Ты соображаешь хоть, что они тебе сделают? Они разобьют тебе Vespa, изобьют тебя и испишут твоим именем стены школы!