Диана Килина - Пепел (СИ)
Эрик встает, обходит стойку и подходит ко мне. Вручает мне свой айфон последней модели, я меняю штекер под стойкой и подключаю его к системе.
Бульк–бульк. Стандартный звук при подсоединении. Посетители даже не замечают повисшей тишины в зале, просто продолжают пить и громко разговаривать. Зачем я вообще ставлю музыку?
Я возвращаю его телефон, и Эрик щелкает по экрану. Из колонок по всему залу доносится тихая мелодия. Потом он стучит в подсобку, приоткрывает дверь и говорит Руслану:
– Я украду ее на пару минут?
За дверью слышатся тяжелые шаги, это выходит мой босс и, по совместительству, лучший друг. Он широко улыбается своими ровными белыми зубами:
– Конечно.
Эрик поворачивается ко мне, и протягивает руку.
– Потанцуем?
Я вскидываю брови, от чего он хмурится, а потом мой разум берет выходной, и я отвечаю:
– Конечно.
Танцпола у нас в баре нет, поэтому мы встаем между столиков, благо народа немного. Я вкладываю свою ладонь в его руку, а другую кладу на плечо. Он приобнимает меня за талию, и мы начинаем медленно двигаться в такт музыке. Я давно не танцевала, и чувствую себя немного неловко, но Эрик берет всю инициативу на себя, и ведет меня сам. Я начинаю слушать слова:
Повода натянуты леской
И тянутся вдоль поднебесья
Так и я натянутым нервом
Твоим самым первым и честным
На реке корабль не местный
Не понятый водным течением
Это мне становится тесно
Уже не совместно
Мы стоим, не слишком близко, и не слишком далеко. Я чувствую его ровное сердцебиение, его размеренное дыхание. Я вижу, что он не сводит с меня глаз, и, внезапно, в его взгляде появляется что–то иное, необъяснимое и едва уловимое. И я слышу слова, которые бьют меня в самое сердце, так, что у меня перехватывает дыхание:
Если я дышу тобой
Может я еще живой
Теплый дождь идет зимой
Между небом и тобой
Музыка увеличивает темп и немного меняется. Я невольно улыбаюсь, и он отвечает мне. Поняв все без слов, он начинает двигать меня немного быстрее, раскачивая из стороны в сторону.
– Она мне нравится, – говорю я – Никогда не слышала.
– Я тоже. Это Макс Барских. Сегодня по радио услышал, и сразу о тебе вспомнил.
– Ты мне льстишь, Эрик, – смеюсь я, и он кружит меня под очередную порцию супер–романтичного припева.
Я немного взвизгиваю, когда он чуть наклоняет меня вниз, потом резко поднимает и кружит между столиков. Я обхватываю его шею руками, и мои пальцы невольно зарываются в его шелковистые волосы. Я вдыхаю аромат дорогого парфюма и шампуня. Он дышит мне в шею, потом легонько касается губами одной из моих птиц и на долю секунды замирает. Потом опускает меня на пол, прижимая на этот раз к себе плотнее, и кружит, кружит, кружит по залу. И все было бы хорошо, было бы просто замечательно, пока я не замечаю его напряженный взгляд за мою спину.
Я поворачиваю голову и вижу, как компания молодых ребят на диванах в углу смотрит на меня. Я опускаю глаза и понимаю, что моя футболка задралась, и край ее находится под ладонью Эрика, которая лежит у меня на талии. В том месте у меня шрам, который не удалось скрыть татуировкой. Игла не прошла сквозь зарубцевавшуюся ткань.
Я чувствую, что земля уходит из–под ног, а глаза наполняются слезами. Я вижу в их взгляде ужас, перемешанный с отвращением. И я готова разрыдаться и убежать, я даже дергаюсь в направлении черного выхода, но Эрик силой меня останавливает. И медленно–медленно опускает края моей футболки. Он не смотрит на меня, а смотрит только на тот злосчастный столик, и я вижу, что его глаза потемнели и бросают молнии. Парни сглатывают и опускают глаза, уставившись в свои напитки.
Мы стоим так еще несколько секунд (или минут). Я понимаю, что моя голова лежит под подбородком Эрика, а сам он обхватил меня руками.
– Прости, я не хотел, – шепчет он мне на ухо.
– Ты не виноват, – я пытаюсь отстраниться, но он не отпускает.
– Не уходи. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не разнести их к чертям. Постой со мной еще минуту.
– Эрик, ничего страшного не произошло, – говорю я, поднимая на него глаза.
– Но они смотрели так... – он замолкает, закрывает глаза и качает головой.
– С отвращением? Да. С ужасом? Да, – я смотрю куда–то в сторону, а потом снова перевожу взгляд на него, – Я привыкла. Люди всегда смотрят, если их видят.
– Но это не правильно, – выдыхает он, – Ты не виновата в этом. Ты не урод, чтобы так на тебя смотреть.
– Ты ошибаешься. Для них я – урод, – шепотом говорю я, чувствуя, как глаза снова тяжелеют и набираются слезами.
– Нет! – он срывается, и его голос дрожит. Потом он прижимается губами к моим губам и произносит, – Не говори так. Ты самая красивая женщина, которую я, когда–либо видел.
Я закрываю глаза, и чувствую, как одинокая слезинка сбегает по моей щеке. Эрик высушивает ее большим пальцем, обхватив мою голову руками, и легонько целует туда, где она оставила свой след.
– Руслан может отпустить тебя пораньше? – говорит он, слегка улыбаясь, – Я хочу пригласить тебя на свидание.
– Попробуй спросить, – отвечаю я, чувствуя, как внутри все сжимается от радости, – Надеюсь, это будет не что–то банальное?
– Нет, поверь мне на слово, – он подмигивает, отпускает меня и идет к бару.
Что–то говорит Руслану, с его лица не сползает улыбка с тех пор, как он вышел из подсобки. Тот быстро кивает и смотрит на меня, дергая бровями. Эрик разворачивается ко мне, подхватывая свой пиджак, а Руслан произносит губами:
– Оттянись по полной.
Я улыбаюсь, когда Эрик приобнимает меня за плечи и выводит из бара. Вкладывает ключи от машины в мою руку и говорит:
– Сегодня ты за рулем. Нужно заехать переодеться и взять теплые вещи.
– Теплые вещи? – я останавливаюсь у открывшейся водительской двери.
– Да. Очень теплые вещи.
– Ты меня пугаешь.
– Помнишь, я говорил, что как–нибудь постараюсь выкроить время, чтобы выбраться в лес с палатками?
– Конечно, помню.
– Я его выкроил. Но мне нужна помощь с палаткой, – он расплывается в улыбке, и садится на пассажирское сиденье.
ГЛАВА 15.
– Господи, Эрик. Да ты сдохнешь один в лесу. Ты даже с зажигалкой огонь развести не можешь, – ржала я, как конь, когда он, нахмурившись, пытался поднести обрывки вчерашней газеты к щепкам, заблаговременно купленным в супермаркете. Она уже в пятый раз гасла, – Дай мне, иначе ты всю бумагу спалишь, и мы замерзнем насмерть.
