Маша Царева - Замуж за «аристократа»
– Скажи, Санечка, а что вы едите на завтрак? – вкрадчиво спрашивала Валентина Федоровна.
И он готов был по-честному ответить: манную, мол, кашу едим, чай с сахаром – то же самое, что и все нормальные советские дети, но каким-то шестым чувством Саня понимал, что Валентина Федоровна ждет услышать от него совсем другое. И он принимался самозабвенно врать:
– На завтрак? Черную икру. Мама кладет ее в глубокую тарелку. Но я вообще-то больше люблю красную. А еще – бананы. И манго. Знаете, есть такой фрукт?
Валентина Федоровна знала. То есть самого манго она в жизни не видела (впрочем, маленький Саня – тоже), но в то время в Москве продавался китайский манговый сок в железных баночках, и слово «манго», какое-то томное и сладкое, было у всех на устах.
Сам Саня был очень доволен собою: ему нравилось, что взрослые слушают его с таким жадным вниманием, нравилось ощущать себя важным и интересным. Он даже научился грамотно держать паузу, словно маститый мхатовский актер. Придумывал он и другие истории из маминой жизни.
– К маме приходят мужчины? – беззастенчиво интересовалась молоденькая воспитательница Тонечка, круглолицая девушка в вечно застиранном белом халатике.
– Приходят. Каждый день, – серьезно кивал Саня. – Они приносят маме цветы. У нас вся квартира в цветах, я не люблю, как они пахнут. А один дядя подарил маме духи. В такой черной коробочке с золотой розой.
– «Ланком»! – выдыхала Тоня.
– Да, «Ланком»! Огромный флакон, – радостно подтверждал малыш. – А другой дядя купил ей шубку. Длинную, блестящую. И еще деньги дарят, золото…
Если бы воспитатели были чуть менее эгоистичными и чуть более опытными, они сразу поняли бы, что маленький Лавров врет. Просто он, по наивности своей, говорит то, что все они хотят от него услышать. А Сане нравилось, что строгие с другими детьми воспитательницы уважительно перешептываются за его спиной. Не могли же они, в самом деле, не уважать мальчика, который запросто ест ложками черную икру, закусывая ее незнакомым тропическим манго!
Зато дети Саню не любили. То есть самим им было, вероятно, наплевать на его социальный статус, но родители их, несомненно, настраивали своих чад против «блатного» сверстника. А Саня и не переживал особенно. Он никогда не участвовал в обычных детских играх – куда интереснее ему было рассказывать небылицы всегда любезно внимательным воспитательницам. Он особенно не страдал от отсутствия детской дружбы, потому что попросту не понимал, что это такое. Но иногда все же жаловался воспитателям на то, что его не принимают играть, что его уронили в песок, что у него отобрали игрушки.
– Не переживай, деточка! – сюсюкала Валентина Федоровна, а вслед за нею и Тоня. – Ты намного лучше их, вот они и завидуют.
Так он и рос, уверенный в том, что является неизменным объектом зависти.
И только когда Сашенька пошел в школу, все изменилось. Это была не обычная школа, а элитарная гимназия, куда был заказан путь обычному ребенку, будь он хоть самим Ломоносовым. В одном классе с Санечкой учились дочь известного политика, племянница маститого режиссера, сын корифея советской поэзии, внук обласканного властью композитора и многие другие дети – будущая золотая молодежь.
Никто из них не завидовал Санечке. Да и чему было завидовать, если знаменитая Екатерина Лаврова не была и вполовину так состоятельна, как композитор, политик или корифей советской поэзии.
Саша попал в удивительно дружный класс. У него появились приятели – это было так необычно; теперь Сашей интересовались из-за него самого, а не из-за его мамы. Никто больше не перешептывался за его спиной, никто не дразнил его блатным и не ухмылялся презрительно, когда он вынимал из своего нарядного портфельчика бутерброд с толстыми ломтями дефицитной сырокопченой колбаски. В первый раз в жизни Саня почувствовал себя свободным и счастливым. И он очень привязался к своим новым друзьям.
Рано взрослеют блатные детки. Те, кому с детства позволено больше, чем другим, те, для кого не жалеют денег на карманные расходы, те, кого не «пасут» родители, потому что у их богемных пап и мам редко хватает времени на унылый и трудоемкий воспитательный процесс.
В одиннадцать лет Саша попробовал курить. Сигареты принесла Лена Крузе, дочь русской оперной певицы и известного португальского адвоката. Таких красивых сигареток Саша никогда не видел – они были разноцветными – розовыми, зелеными, фиолетовыми – и выглядели безобидно, как детский пластилин.
На большой перемене они собрались в женской физкультурной раздевалке. Леночка Крузе, Валера Сомов, внук композитора, Даша Тимошенко, падчерица известного телевизионщика-документалиста, и сам Саша. Эти трое считались лучшими его друзьями. Все свободное время они проводили вместе – или в шикарной квартире Леночки, забитой роскошными игрушками, или на даче у Валерки, где любящий дедушка устроил для него маленький кинозал. Саша и Валера договорились: как только им исполнится шестнадцать лет и они получат паспорта, Саня женится на Даше, а Валера – на Леночке.
Вообще-то смуглая хорошенькая Лена с копной черных кудряшек нравилась Сане куда больше, чем полноватая молчаливая Дашенька, но очень уж не хотелось ему обижать лучшего друга, очень уж он боялся снова превратиться в изгоя. В конце концов, Даша тоже ничего, веселая, и потом у нее есть шикарный велосипед – так что можно жениться и на Даше.
Итак, они собрались в раздевалке, и Леночка с опытным видом подожгла одну из симпатичных сигареток.
– Я больше зеленые люблю, – с прожженным видом пояснила она, – они самые крепкие. Слабые сигареты – это моветон. Словно воздух вдыхаешь, какой смысл?
Она явно повторяла слова своего отца, но все с умным видом кивали, а Саша с восхищением наблюдал, как она умело втягивает дым, как он красивым прозрачным облачком вылетает из ее пухлых детских губ.
– Я давно курю, – на всякий случай сказал он, – уже года два или три.
– Врешь ты все, – прищурилась Даша, и Саня подумал: «Вот дурища!» – Три года назад тебе было девять лет. Тебе мама еще попку подтирала, не мог ты курить.
Все засмеялись, а Саня даже покраснел от злости:
– А вот и мог!
Он резко выхватил сигарету из смуглых тоненьких Леночкиных рук, зажал ее, на уголовный манер, между большим и указательным пальцами, глубоко затянулся и… закашлялся – беспомощно, надрывно. Ох, какая забористая была та сигарета! У Сани даже слезы выступили, он думал, что у него легкие разорвутся от кашля, и не почувствовал даже, как Леночка испуганно хлопает его по спине.
– Соврал, соврал! – восторжествовала Даша, когда он успокоился.
– Дай мне. – Валерка поднес к губам остаток зелененькой сигаретки и умело затянулся – Саня с завистью смотрел, как бумага превращается в пепел. Да, Валерка явно уже пробовал курить.
