Татьяна Тронина - О голубка моя
Прости.
– Зачем ты ей все рассказал?
– Нет. В том-то и дело, что нет, я ничего ей не рассказывал! Но она умудрилась разузнать все!
– А мне все равно. Это я раньше обижалась, страдала, капризничала… Теперь я понимаю, что нельзя переживать из-за… из-за глупости и бестактности некоторых людей. Подумаешь, кто-то написал мерзкую заметку в Интернете… На заборе тоже пишут – и что, теперь волосы на себе рвать? – пожала Тая плечами, села на диван. Егор расположился напротив, на деревянном стуле с накладным неудобным сиденьем. – Как ты меня нашел?
– Даша сказала.
– Эта Даша… – поморщилась Тая, но продолжать не стала, только рукой махнула.
– А еще она мне сказала, что тогда, после смерти дочери, ты чуть… – Егор не договорил.
– Все уже прошло. То есть ничего не прошло, но я успокоилась. Я нормальный человек, я не собираюсь всю жизнь… сходить с ума. Когда-нибудь… когда-нибудь я снова стану счастливой. Я верю в это.
– А твой… а твой друг что об этом говорит?
– Кто? А, мой друг… Он со мной согласен.
– Где он, кстати, сейчас?
– Работает.
– Понятно.
Они сидели друг напротив друга, молчали.
– Тая…
– Да?
– Покажи мне фото Лидуси. – Егор произнес имя свой дочери так, как называли ее Тая и Дарья. «Лидуся», – зачем-то мысленно повторил он.
Секунду Тая сидела неподвижно, затем кивнула, поднялась.
– Есть фото в альбоме… Но, знаешь, есть и видеозапись. У Никиты был день рождения, и мы с Лидусей приехали к ним. Помнишь Никиту?
– А, твой племянник… Подросток.
– Какой подросток, ему сейчас двадцать четыре года, он уже женат! Но на том видео – да, еще мальчишка…
– Если тебе не трудно, покажи. Или хочешь, отдай мне запись, я потом ее посмотрю.
– Да все в порядке, – хмуро произнесла Тая. – Я не запла́чу. Я научилась держать себя в руках.
Она включила телевизор, нашла диск с записью.
…Все зелено-голубое на экране, какие-то пятна, шум. Раз – и картинка прояснилась, хотя изображение и плыло.
– Как Лидусик любит братика? Вот как любит! – незнакомый и вместе с тем узнаваемый голос Даши. Вероятно, это Даша вела съемку.
На экране – подросток, юноша. Точно, это же Никита. На руках парня – девочка в розовом платье, со смешными хвостиками на голове, в виде рожек.
«Лидуся», – подумал Егор, и его словно кто-то ударил с размаху в грудь.
Девочка засмеялась и поцеловала парня в щеку.
– Вот как Лидусик любит братика! А где у Никиты носик? Во-от он носик…
– Мам, ты только не спрашивай, где у меня глазки!
– Музыку я включу, – на экране промелькнула Тая.
Заиграла популярная в те годы мелодия. Никита стал танцевать с девочкой на руках. Девочка хохотала, потом стала рваться с рук, вниз. Никита поставил ее на ноги, и девочка принялась танцевать сама. Забавно и неуклюже.
Она была похожа на Таю в этот момент. Что-то такое в ее лице… очень знакомое и милое.
– А глаза мои, – вырвалось у Егора.
– Что?
– Я говорю – у нее мои глаза. У тебя какие-то рыжие, а у меня серые. У нее мои глаза, – произнес Егор, не слыша собственного голоса.
Камера приблизилась к лицу девочки. Пухлые щечки, вздернутый носик и этот взгляд – такой живой, ясный, веселый.
– А как Лидусик любит тетю Дашу? Ну-ка, покажи!
Девочка послушно изобразила воздушный поцелуй – прижала ладошку к губам, затем протянула ее вперед, пока эта маленькая, пухлая, смешная, с короткими растопыренными пальчиками ладонь не заняла почти весь экран.
«Это чудо… Это чудо, это моя дочь», – ошеломленно подумал Егор. Запись закончилась, экран погас.
Тая с окаменевшим, ничего не выражающим лицом сидела неподвижно на диване, смотрела в сторону. Она и правда, как обещала, держала себя в руках, но ее неподвижность пугала больше, чем слезы и истерика.
В этот момент Егор решил для себя, что никогда больше не станет упрекать Таю в том, что она скрыла от него дочь.
Да, первая жена была не права, и она сама об этом знала, но разве от этого Егору должно стать легче? Тая – мать, и она пережила страшную трагедию, и теперь упрекать ее, добивать – просто бесчеловечно. «Милосердие выше справедливости», – вспомнил Егор когда-то услышанную фразу.
– Таечка… – шепотом произнес он. – Таечка, милая. Какая у нас чудесная дочь.
– Была.
– Таечка! – Он поднялся, подошел к дивану, потянул Таю за руки к себе, заставил ее встать и обнял. Крепко, сильно. – Не переживай. Ты ни в чем не виновата. Ты моя хорошая. Ты… – Слова у Егора закончились, он просто обнимал бывшую жену, ласково гладил ее по голове. И только потом понял, что плачет.
– Я виновата.
– Ты ни в чем, ни в чем не виновата. – Он поцеловал ее в лоб. – И ты будешь счастливой, я знаю. Ты очень хороший человек. Ты чудесная, красивая, умная…
– Тебе понравилась Лидуся? – сдавленным голосом спросила Тая.
– Она прелесть. Она моя дочь.
– И ты бы… и ты бы с ней встречался, если бы я… если бы я рассказала тебе тогда о ней?
– Конечно. Я же отец ей. – Егор незаметным движением вытер щеку о плечо, аккуратно усадил Таю обратно на диван. – Я бы ей дарил подарки. Куколок всяких, да? Какие она игрушки любила?
– О, господи. Егор, я так не могу больше. Ты уходи, пожалуйста, – выдохнула Тая. – Я еще держусь, но что будет дальше – не знаю. Лучше иди, пожалуйста.
Егор посмотрел на нее внимательно, затем кивнул.
И ушел.
Он больше не плакал, но чувствовал себя странно. Словно изменилось что-то в мире, окончательно и бесповоротно. Все тот же город, то же небо над головой, та же земля под ногами… То, да не то. Мир стал другим.
Такое с ним было уже когда-то. Когда умерла мама. Егор всегда был «папиным» сыном и думал, что не переживет ухода отца. Но нет, пережил, а по-настоящему плохо ему стало, когда ушла мама.
Нечто тяжелое, холодное, словно камень, легло ему тогда на сердце, и стало трудно дышать, ходить. Эта тяжесть буквально прижимала к земле.
Вот так и сейчас было. Каркнул ворон – невермо.
…Егор вернулся домой. Лиза сидела за своим компьютером, с бешеной скоростью печатала что-то, щелкая клавишами на клавиатуре. Замирала, читала на экране, потом снова шпарила. Это она отвечала на комментарии в своем журнале.
– О, пришел! – обрадовалась Лиза, хотела встать ему навстречу.
Но Егор положил руку на ее плечо, придавил вниз. Пожалуй, он бы сейчас задушил Лизу. Ударил бы, хотя никогда до того не бил женщин. А сейчас ударил бы и даже не стал бы в этом раскаиваться. Ударил бы Лизу за «ПэЖэ» и за «ребенка от ПэЖэ».
– Если ты, еще хоть раз… – сквозь зубы произнес он. – Удали тот пост и новых не пиши. Никогда. Если еще хоть одно словечко о Тае, о…
– А, ты в курсе, – нахмурилась Лиза. – Донесли, значит. Сам-то ты никогда не стал бы читать мой журнал… Признайся – тебе сказали, да?
