Укротить сердце - Ава Хантер
― А как же занятия? ― подстрекаю я, пытаясь догнать Чарли.
― А что с ними? ― кричит он в ответ.
Я прячу улыбку от ледяных ноток в его тоне, пока он идет к конюшне.
То, что Чарли Монтгомери выглядит так, будто он предпочел бы смертельную болезнь мне, идущей за ним по пятам, только усиливает мое желание измотать этого человека.
Я заставлю его улыбаться, даже если это убьет меня.
Все, что мне нужно, ― это неделя, чтобы ознакомиться с ранчо, а потом я смогу творить свою магию в уединении. Нам с Чарли Монтгомери больше никогда не придется видеться. Даже если от этой мысли у меня начинает болеть сердце.
Я делаю глубокий вдох и бегу за мужчиной, который оставил меня позади в клубах пыли.
― Просто делай свои дела, ― говорю я, слегка запыхавшись. ― Не позволяй мне мешать тебе.
― Ты уже мешаешь, ― ворчит он.
Я незаметно улыбаюсь. Я привыкла к тому, что люди несерьезно относятся к социальным сетям. Я видела сомнения на их лицах сегодня утром. Снисходительные взгляды, которыми обменялись братья. Они думают, что я не смогу это сделать.
Я не могу дождаться шанса доказать, что они ошибаются.
― Что это? ― Я указываю на большое красное здание, расположенное в двух шагах от конюшни. Вывеска перед входом гласит: ― «Дом воинского сердца».
― Это Дэвиса, ― говорит Чарли. ― Он занимается реабилитацией военных служебных собак. Работает с ними, пока они не поправятся, а потом либо возвращает их домой, либо мы позволяем им доживать свои дни здесь.
― Правда? ― Я делаю пометку в своем телефоне. ― Это круто, Чарли.
Он приподнимает шляпу и проводит большой рукой по своим растрепанным волосам.
― Когда у нас на ранчо появляется группа детей, мы приводим их сюда. Учим их быть добрыми к животным.
Мое сердце замирает от этих слов.
Это прекрасно. Интересно, знает ли он об этом?
Я останавливаюсь и делаю фотографии для Инстаграма. Когда я поднимаю глаза, Чарли исчезает за двойными голландскими дверьми, ведущими в конюшню.
Я прикусываю нижнюю губу и спешу за ним.
Меня встречает тихое ржание.
― О, Боже мой, ― выдыхаю я.
Огромная конюшня могла бы стать вторым домом. По обеим сторонам тянутся стойла. На дальней стороне ― большое помещение для хранения сена и небольшая кухня с раскладушкой и барной стойкой. Но у меня перехватывает дыхание не от размеров помещения. Это три лошади, высунувшие свои морды над дверьми стойл, их темные глаза полны любопытства.
Не поднимая глаз, Чарли затаскивает на чердак тюк сена и говорит:
― Поскольку ты все равно спросишь: черный ― это Призрак, гнедой ― Большой Рыжий, пегая ― Вессон. Всего у нас пятнадцать верховых лошадей. Остальных Колтон вывел на прогулку.
― А можно мне погладить одну?
Он выпрямляется и пожимает широкими плечами.
― Они все как котята. Выбирай.
― Я никогда не сидела на лошади, ― говорю я, подходя к ним поближе. Мой список дел меняется. Я мысленно добавляю ― прокатиться на лошади. Ускакать на ней в закат и представить, что я ковбойша, дикая и свободная.
На этот раз Чарли выглядит заинтересованным.
― Правда?
― Да. ― Я обхожу стойло, разглядывая Вессон. Коричневый хвост отгоняет мух. ― Никогда не ездила на мотоцикле, не каталась на волнах, не танцевала на стойке в баре и не принимала наркотики. Скучно, я знаю.
Чарли что-то бормочет, берясь за второй тюк сена.
Сомневаюсь, что он вообще меня услышал.
Прилив грусти, за которым следует чувство сожаления, накрывает меня. Оно остается внутри, воспоминания впиваются в меня, как пиявки.
Ближе всего к какому-то волнению в моей жизни я была, когда занималась балетом. Когда мне было семь, барре и плие стали моей жизнью. Я занималась часами. У меня была учительница, которую я обожала, и которая кричала ― вуаля! ― каждый раз, когда мне удавалось сделать пируэт. Когда я поднималась на цыпочки, мне казалось, что я могу достичь чего угодно. Это было самое большое счастье в моей жизни. Два месяца спустя я оказалась в больнице с диагнозом СВТ. Несмотря на заверения врачей, что со мной все будет в порядке, если я буду делать перерывы, отец не разрешил мне продолжить.
В тот день мне казалось, что я уже потеряла свою жизнь, хотя я была еще жива.
Моя рука касается щеки Вессон. Улыбаясь, я наслаждаюсь ощущением ее бархатной шерсти. Мягким дыханием из ее ноздрей. Она ― лучшее средство, помогающее мне сосредоточиться на том, что у меня впереди, ― на моей жизни.
Я слышу звук тяжелых шагов и оглядываюсь через плечо. Чарли тащит большой пакет с кормом, словно это легкая подушка. Я смотрю, как напрягаются его массивные предплечья, когда он заносит его в маленькую комнату.
― Что там? ― спрашиваю я.
― Комната для снаряжения, ― говорит он. ― Мы храним здесь все, что нужно для экипировки лошадей. Седла. Попоны. Лекарства.
Я бросаю последний взгляд на Вессон и подхожу к Чарли.
― Я могу помочь.
Он приподнимает край своей пыльной шляпы «Стетсон».
― Ты?
Его губы изгибаются то ли от недоверия, то ли от уважения, не могу сказать.
Я упираю руки в бедра, провоцируя его поспорить со мной.
― Да, я.
Долгое мгновение он пристально смотрит на меня. Затем он дергает в сторону своим бородатым подбородком.
― Хорошо. Возьми шланг и наполни водой все корыта.
В течение часа мы работаем вместе в тишине. Пока Чарли открывает набор для груминга и хорошенько расчесывает каждую лошадь, я раскидываю новую подстилку и доливаю воду. Это приятная работа. Работа, которую мой брат и мой отец ни за что на свете не позволили бы мне делать.
Я не задаю вопросов, я и так все вижу. Чарли гордится своим ранчо. Он сам работает здесь. Его уважают. Он добр к животным.
Это заставляет меня очень сильно хотеть спасти его ранчо.
Я вытираю вспотевший лоб, когда мое внимание привлекает какое-то движение. Охваченная любопытством, я иду к открытым дверям конюшни и выхожу наружу. Напротив находится большой огороженный загон, на котором две лошади танцуют что-то вроде
