Обещаю, больно не будет - Даша Коэн
— Отменяется. Это не мой заказ. Я сделаю его позже.
И уходит, накручивая бёдрами так, что у меня под ширинкой начинает всё дымиться. Обычно я против таких капризных выкрутасов, но сейчас почему-то они меня неимоверно заводят.
Мой сладкий приз доходит до крайнего столика у окна. Садится за него и опускает голову. Я тут же занимаю место напротив и впериваю в неё свой горящий взгляд. Вылизываю глазами худенькие ручки, длинные пальчики с идеальным нюдовым маникюром, которые тискают трубку мобильника, пышную и блестящую гриву каштановых волос, тоненькие ключицы.
Хорошая, м-м-м…
— Я — Ярик, кстати, — упорно дожимаю я свою тему. — Будем знакомы?
— А мы уже, — отвечает девушка, резко поднимая ко мне лицо и снимая с него солнцезащитные очки.
На минуту зависаю.
Внутренности ошпаривает.
Стремительно выпадаю в нерастворимый осадок.
Узнавание лупит. Сильно. Наотмашь…
Ярослав
— Истома…, — выдыхаю я, раздирая одним только этим словом себе всю гортань в мясо. Язык горит от яда, который я добровольно хапнул.
А в черепной коробке ничего — мозги подорваны к чертям собачьим.
Убийца, сидящая напротив меня с непринуждённым видом, только усмехается и качает головой, знакомым до рези в груди движением заправляя прядь волос за ухо.
Это она…
И не она одновременно.
— Поболтаем как старые добрые друзья, или сразу свалишь на хрен, Басов? — вопросительно выгибает она правую бровь и чуть наклоняет голову набок.
Прищуривается, расстреливая меня максимально неприязненным взглядом.
А я ничего ответить не могу, только жру её образ глазами, не в силах остановиться. Она критически похудела до состояния хрупкой лани. Обрезанные давным-давно волосы отрасли и сейчас густыми крупными локонами обрамляли её лицо. Никаких больше нелепых косичек. И теперь без очков. Глаза — серо-зелёные озёра, что, как и прежде, манят меня в свои непроходимые топи.
Красивая. Но не такой заезженной красотой, на которую любуешься пару дней и пресыщаешься до тошноты. Нет. Здесь можно откровенно залипнуть минимум на вечность и в кратчайшие сроки тронуться кукушкой.
Три с половиной года назад я по дурости сделал это. Слава богу, переболел. Лишь свербит где-то глубоко в груди застарелая ненависть.
Продажная блудливая кошка.
Когда-то я мечтал проехаться по ней бульдозером. Сейчас же? Я просто хочу более не соприкасаться с этой дрянью. Никогда.
— Попутал, — наконец-то выдавил я из себя.
— Причём конкретно, — кивнула Истомина и скучающе подпёрла подбородок ладонью.
И мне бы встать и уйти, но не могу. Просто сижу как придурковатый увалень и пялюсь на неё. И так бесит, что она расселась тут, словно царская особа, вся такая ладная и прилизанная. Пока я ментально харкал кровью, где она была? Чем жила?
Я изнутри трескаюсь и, кажется, распадаюсь на куски. Бариста так не кстати приносит за наш столик заказ Истоминой. Что-то спрашивает у этой профурсетки, а она с лучезарной улыбкой ему отвечает. Глазки блестят. Правильная, начитанная, без молодёжного словесного поноса речь, льётся рекой.
Бариста откровенно лепит на Истомину свой глаз.
Я бы и сам запал, если бы не знал наверняка сколько в ней гнили.
Снова остаёмся одни, и я наконец-то отвисаю. Надеваю на лицо маску не обременённой невзгодами личности и выдаю напоследок:
— Бывай.
— Ага, — даже не поднимает на меня глаза, полностью посвящая своё внимание телефону. С кем-то переписывается.
Раздражение вспыхивает во мне как стог сухого сена, но я заливаю его мегатоннами ледяной воды. Всё! Я чёртов айсберг и мне посрать на эту девку.
Уходим на закат!
Встаю из-за стола под звон колокольчика, который извещает персонал о новом посетителе. Истомина заметно дёргается, поворачивается и мы, кажется, вместе смотрим на ту, кто поспешно вышагивает в нашу сторону на высоченных шпильках с неизменной алой помадой на губах.
За рёбрами вспыхивает иррациональное и в высшей степени нелепое желание заслонить от этой змеи Истомину, но я вовремя одёргиваю себя. А через пару секунд вновь выпадаю в ошибку.
Какого…?
— А вот и я, — щебечет Максимовская и почти переходит на бег, кидается к Истоминой, и они обнимаются (обнимаются, Карл!), словно закадычные подруги.
Последняя стреляет в меня убийственным взглядом и Марта наконец-то замечает, что я — это я, а не тупой горшок с фикусом.
— Это что за хрень? — морщится она.
— Сбой в матрице, — пожимает плечами Истомина, и я наконец-то прихожу в себя, соглашаясь с ней по всем фронтам.
Не прощаюсь, просто отряхиваюсь, словно бы по мне бегают мерзкие кусачие пауки. Ухожу, обещая самому себе, что прямиком отправлюсь к Аммо.
А затем выбью ему к чертям собачьим парочку передних зубов.
Засранец недоделанный!
Кофейню приказываю себе покинуть максимально неторопливо, чтобы никто не подумал, что во мне детонируют атомные бомбы. Вальяжно вышагиваю, пересекаю улицу и оскаливаюсь, видя, как некогда лучший друг расселся на лавке у моей тачки, со вкусом накачивая свой организм смолами.
— Думаешь это смешно? — равняюсь я с ним и распинаю его взглядом.
— Думаю, что я чёртов Робин Гуд, — подмигивает он мне.
— В жопу засунь себе свои игры, Аммо.
— Скажи, что не мечтал об этом все эти годы, — указывает он в сторону кофейни, где я оставил Истомину.
— Да мне насрать на эту тёлку! Ясно тебе?
— Да не вопрос, — поднимает он руки вверх и улыбается как маньяк на выгуле.
— Хоть ещё раз её натяни во все щели. Плевать! — отворачиваюсь я и пытаюсь дышать носом, чтобы словить пресловутый дзен.
Не ловится. Фак!
— Трус, — пожимает плечами и рубит Аммо, делая особенно глубокую затяжку.
— Зубы лишние?
— Правда глаза колет?
— Да пошёл ты! — фактически выплёвываю я слова. — В пекло твои споры. В пекло тебя, Раф. Я в это дерьмо снова не полезу, только отмылся.
— Ок, Бас, я понял. Вообще, не проблема. Но фотки голенькие я твои в сеть все же солью — чисто поржать. Уж не обессудь.
— Смотри не порвись от радости, — оскаливаюсь я и решительно направляюсь к тачке.
Прыгаю за руль и стискиваю оплётку с такой силой, что, кажется, ещё чуть-чуть и кожа треснет под моими ладонями.
— Жду тебя вечером, дружище, — орёт Аммо с лавки, и в зеркале заднего вида я замечаю, как сановито улыбается Рафаэль, потирая указательным пальцем под нижней губой.
Показываю ему неприличный жест. Он ржёт. Я втапливаю педаль газа в пол и покидаю парковку.
В жопу это всё!
День спущен в унитаз. Ничего не хочется больше. Ни пить. Ни есть. Ни жить. Уродливое, покрытое язвами и гнойниками прошлое навалилось на меня и вновь придушило
