Сьюзен Филлипс - Блестящая девочка

Белинда была потрясена.

— Но почему богатые семьи должны отсылать из дома своих детей?

— По необходимости. Допустим, дочь не вышла замуж, ей не смогли найти подходящего человека. Сестры держат у себя их малюток до тех пор, пока не найдутся приемные родители. Конечно, это все хранится в тайне.

Разговор о детях заставил Белинду нервничать, и она попыталась перевести разговор на другое. Но Алексей не собирался отклоняться от темы.

— Сестры хорошо относятся к детям. Прекрасно кормят, у них хорошие условия, не как в других местах, где дети живут в лачугах.

— Не могу представить себе мать, способную отдать своего ребенка на попечение кого-то другого. Если в этом нет отчаянной необходимости.

Становилось прохладно. Белинда надела кардиган как полагается, засунув руки в рукава.

— Пойдем, Алексей, мне холодно.

Он не двинулся с места.

— Это ты сейчас не можешь себе представить. Но тебе придется переменить свое мнение, поскольку ты моя жена, одна из Савагаров.

Белинда невольно стиснула руки на животе и медленно повернулась к нему.

— О чем ты говоришь, Алексей?

— Я говорю о том, что, как только твой ублюдок родится, он сразу отправится к сестрам в монастырь, на воспитание.

— Так ты знаешь, — прошептала Белинда.

— Конечно.

Солнце, казалось, ушло из этого дня, потухло. Все ночные кошмары разом набросились на нее.

— Живот твой раздувается, — продолжал он свинцовым голосом, полным презрения, — а вены на грудях просвечивают сквозь кожу. В тот вечер, когда я увидел тебя в спальне в прозрачном черном белье, с моих глаз будто сорвали повязку. Сколько еще времени ты могла бы меня обманывать?

— Нет! — Белинда почувствовала, что больше не может выносить этого ужаса, и сделала то, чего поклялась никогда не делать. — Ребенок не ублюдок! Это твой ребенок! Это твой…

Алексей с размаху ударил жену по лицу, крепко сжав ее руку, чтобы Белинда не отскочила и ощутила всю силу удара.

— Не унижай себя ложью, которой, как тебе известно, я никогда не поверю.

Она попыталась вырваться, но он держал крепко.

— Как ты, должно быть, смеялась надо мной в тот день в «Поло Лонж», вываливая свои глупые проблемы и не упомянув одной, единственно важной. Ты меня заманила в брак, как мальчишку, как неопытного школяра. Сделала из меня дурака.

— Извини, Алексей, — прорыдала Белинда. — Я знаю, я должна была тебе сказать. Но тогда бы ты не помог мне. А я не знала, что делать. Я уйду. После нашего развода ты никогда больше меня не увидишь.

— Нашего развода? О нет, малышка. Развода не будет. Ты не поняла, что я говорил тебе про монастырь? Теперь понимаешь, что ты в ловушке?

Вдруг его недавно сказанные слова обрушились на нее, словно опутав сетью страха.

— Я никогда не позволю тебе отнять у меня ребенка! — плакала она.

Лицо Алексея стало гневным и жестким. Глупые воздушные замки, выстроенные из нежности и иллюзий, рухнули.

— Не будет никакого развода. А если убежишь, не получишь от меня ни су. Без чужих денег ты не проживешь, не так ли, Белинда?

— Ты не можешь отобрать у меня ребенка. Он мой.

Алексей ответил убийственно спокойным голосом:

— Ты ошибаешься. По закону этот ублюдок будет моим. Французский закон дает отцу полное право распоряжаться судьбой его детей. И, Белинда, предупреждаю тебя: если ты когда-нибудь заикнешься кому-то об этой глупости, я тебя погублю. Ты меня понимаешь? Ты останешься ни с чем.

— Алексей, не поступай так со мной! — разрыдалась она.

Но он уже уходил прочь от нее.

Они поехали прямо в Париж; всю дорогу оба молчали. Въехав в ворота, Алексей остановил машину. Белинда посмотрела на дом, который она уже начинала ненавидеть. Он нависал над ней, как огромная серая гробница, как монумент, воздвигнутый в память о прошлом, которое для нее не имело никакого значения. Вслепую она нащупала ручку дверцы и выскочила из машины.

Алексей тут же оказался рядом.

— Войди в дом с достоинством, Белинда. Ради себя самой.

Глаза ее были полны слез.

— Почему ты женился на мне, Алексей?

Он посмотрел на нее долгим взглядом. Секунды шли одна за другой, и каждая словно уносила с собой все обещания жизни. Рот его изогнулся в напряженной и горькой гримасе.

— Потому что я любил тебя, — сказал он.

Она уставилась не него. Светлый локон упал на щеку.

— Ненавижу тебя за это. Ненавижу и всегда буду ненавидеть.

Отскочив от него, не глядя под ноги, Белинда побежала вниз по дорожке к рю де ля Бьенфезанс; ее несчастье особенно остро ощущалось на фоне солнечного весеннего дня.

Алексей повернулся и уставился ей вслед, пытаясь вспомнить, почему же он все-таки любил ее. За что? Но остатки нежности, застрявшие в уголках его сердца, пропали уже на склоне холма, когда они смотрели на монастырь.

Она выскочила за ворота, в тень старых каштанов, отягченных белыми мощными цветами; их лепестки падали, укрывая асфальт, словно пышные снежные сугробы. Когда она выбежала на улицу, порыв ветра подхватил упавшие лепестки с дорожки и окутал ее белым облаком. Алексей стоял не двигаясь и смотрел на Белинду в кружащемся цветочном облаке, упавшем не с неба, а поднявшемся с земли.

Эту картину он запомнит на всю жизнь. Белинда в цветах.

Глупая, легкомысленная, отчаянно молодая. Разбившая ему сердце.

РЕБЕНОК БЕЛИНДЫ

За то, что другим достается само собой, мне приходится драться.

Глава 6

Он был безобразный, с немытой спутанной бородой и в грязной рясе. В монастырской столовой привычная утренняя болтовня на пяти языках мгновенно стихла. Все стали жаться друг к другу, горько жалея, что съели слишком большую порцию вареного мяса с овсянкой, потому что живот сразу же скрутило.

Одна из младших девочек пронзительно взвизгнула, когда старик поднял над головой руку с отвратительным черным прутом.

Девочки постарше, еще вчера вечером внушавшие себе и друг другу, что им нечего бояться порки, почувствовали, как в горле у них пересохло.

«Пресвятая Дева, пожалуйста, пускай это буду не я. Это так оскорбительно, ну пожалуйста, пусть это буду не я».

Конечно, девочки знали, что это будут не они. Никогда ни одна из них не становилась его жертвой. Каждый год 4 декабря для порки выбирали самую плохую в монастыре. Все знали, кого выберут сегодня. Некоторые уже поглядывали в ее сторону: одни с сочувствием, другие снисходительно.

Она стояла чуть в стороне от всех, ближе к пластиковым рождественским венкам, прицепленным к стене вдоль бумажных гирлянд. До сих пор там же висела афиша Мика Джаггера, которую сестры еще не успели испортить. Она была одета так же, как все остальные, в форменную голубую шотландку с белой блузкой и темными гольфами, но все равно умудрялась выглядеть иначе.