Отец подруги - Алайна Салах
— Куда ты меня тянешь? — я улыбаюсь шире, когда Миша подталкивает меня к лестнице, а потом переплетает наши пальцы и целует тыльную сторону моей ладони.
— Здесь шумно и очень душно. Пошли наверх.
Я без раздумий соглашаюсь, потому что тоже порядком оглохла. А еще мне очень жарко. Окинув глазами толпу, я вижу Лену. Она сильно навеселе, размахивает бокалом в танце и не перестает флиртовать с диджеем.
— Ленка в ударе, — смеюсь я, цепляясь пальцами за перила. Ступени кажутся неустойчивыми.
— Держись за меня, — шепчет Миша, обнимая за талию. — Я рядом.
Я думаю о том, как хорошо, что он рядом и мне есть на кого опереться. Чувствую себя слишком расслабленной, и тело будто не мое.
— Где твоя комната? — Миша толкает первую попавшуюся дверь, окуная нас в полумрак.
Моя спина врезается в стену, а потом я вдруг ощущаю, как его язык проникает мне в рот. Пытаюсь упереться ему в плечи, но руки не слушаются. А может быть, я просто не хочу его оттолкнуть. Жар в животе становится все сильнее, и мне хочется получить немного облегчения.
Не переставая целовать, Миша подводит меня к кровати и, опрокинув на нее, сжимает мою грудь. Из горла вырывается странный животный звук, перед глазами пляшут искры. Не знаю, почему я не сопротивляюсь: наверное, это затуманенное алкоголем сознание, или шок.
— Не надо, — еле слышно хриплю я, когда он, задрав подол моего платья, ведет пальцем по краю трусиков. — Я еще не готова.
— Т-с-с. Зачем ты меня обманываешь? Ты мокрая и дрожишь от нетерпения. Я все сделаю аккуратно. Ты же девочка еще, да? Больно не будет.
Я вяло мотаю головой, а Миша продолжает целовать мою шею, спускаясь влажным языком к груди и трогая меня через белье.
Хлопок открывшейся двери доносится до меня будто через слои ваты. Медленно моргая, я открываю глаза, но из-за яркого света, залившего комнату, не могу разглядеть ровным счетом ничего.
— Слезай с нее, ушлепок, — слышится до странности знакомый ледяной голос. — Иначе я тебе все кости переломаю.
Нависающее надо мной тело Миши вдруг исчезает, и следом слышится грохот. Мне с трудом удается сесть на кровати — голова по-прежнему ватная и плывет. Открывшееся зрелище вызывает во мне приглушенное удивление: Миша, скорчившись, валяется на полу, а над ним возвышается отец Ленки. Странно, что в присутствии последнего я не испытываю привычного волнения, а необъяснимо рада его видеть. Ему идет эта рубашка. Я редко вижу его без пиджака, но Лениному отцу стоило бы ходить так чаще. Подчеркивает его широкие плечи.
— Пошел на хер из моей комнаты, — чеканит он, обращаясь явно к Мише. — Еще хоть раз в своей жизни попадешься мне на глаза — пеняй на себя. Церемониться не буду.
Невыносимый жар даже немного стихает от его тона, и на долю секунды меня бросает в холод. Умеет Борис Александрович сказать так, что мурашки бегут по коже.
— Извините, мы не знали, что это ваша… — бормочет Миша, неловко поднимаясь с пола. — В первую попавшуюся зашли… Я подумал…
— Я сказал, пошел отсюда на хер.
Бросив на меня беглый взгляд, Миша подлетает к двери и в следующее мгновение исчезает, оставляя меня наедине с Лениным отцом. От этого мне радостно и неловко одновременно. Радостно, потому что он, оказывается, никуда не уехал, а неловко, потому что я не слишком собой владею. А я бы хотела с ним поболтать.
— Здравствуйте, — с трудом выговариваю я, пытаясь улыбнуться. — И извините, если что-то… Это ваша комната, да? Я очень рада вас видеть…
Потемневший зеленый взгляд перемещается на мое лицо и скользит ниже. Машинально опустив глаза вслед за ним, я неловко подтягиваю верх платья, наполовину открывшего грудь. Мысль о том, что Ленин отец увидел обнаженную часть моего тела, совсем не приводит меня в ужас. Напротив, возвращается жар, мучивший меня совсем недавно.
— Ты пьяна? — ледяным голосом осведомляется он.
Мне удается слабо пожать плечами. Нет, я не пьяна. Разве можно напиться с одного мохито?
— Нет, конечно. Мы же вам обещали... Всего один коктейль… Мохито. Ленка сказала, что там спиртного почти нет.
Ойкнув, я прикрываю рот рукой. Зачем я все это ему говорю? Подставляю подругу.
— Хватит мне врать.
Борис Александрович вдруг оказывается рядом и, схватив за запястье, дергает меня вверх. Задохнувшись от неожиданности и боли, я пытаюсь удержаться на ногах, но они не слушаются, и если бы не твердая ладонь, перехватившая мою талию, точно свалилась бы на пол.
— А говоришь, что не пьяная, — гневно звучит рядом с моим лицом.
Кажется, Ленкин отец сильно на меня зол, но все, о чем я могу думать в этот момент, это о том, как приятно от него пахнет и каким твердым ощущается его грудь через рубашку. И мы впервые стоим так близко: мое тело прижато к его телу, и он будто бы меня обнимает. Невероятные по остроте ощущения.
— Я выпила всего один коктейль, — повторяю я, позволяя себе заглянуть ему в глаза. Сегодняшним вечером я на удивление смелая. — У вас такие длинные ресницы, вам говорили? Я еще в первый день заметила. В машине, когда вы меня встретили меня на вокзале...
Оборвавшись, я впервые позволяю себе беззастенчиво его разглядывать: короткую темную щетину на щеках, горизонтальные заломы на лбу и яркие, четко очерченные губы.
— Дыхни, — вдруг требует Ленин отец.
Я почему-то улыбаюсь. Он мне не верит, даже не подозревая, что я никогда не смогла бы ему солгать.
Не переставая на него смотреть, я вытягиваю шею и осторожно дую ему в подбородок. Языки пламени, танцующие в животе, стремительно размножаются. Хочется делать так много всего. Например, набраться смелости и…
— Кто наливал…
Не дав договорить, я подаюсь вперед и жадно прижимаюсь к нему ртом. Просто потому что сейчас мне хочется этого больше всего на свете. Губы у Ленкиного отца жесткие, но горячие и немного солоноватые. Меня ничуть не смущает, что он не целует меня в ответ. Я могу все сделать сама. Облизываю их кончиком языка, посасываю, пробую на вкус, не пытаясь сдерживать постанывания. От его тела исходит столько силы, а запах… Ни на что бы его не
