Прости себе меня (СИ) - Данина Дарья

Гордеев кинул тряпку на землю и сделал шаг к девушке. Выбросил резко руку, успевая ухватить Даниэлу за предплечье и с силой дёрнул на себя.

— Сс! — зашипела, чувствуя боль от того, как под его пальцами заскрипела кожа. Её ладони впились в мускулистую грудь, и Дани попыталась оттолкнуться от него, — отвали!

— Не так быстро, Дани.

Слишком мягко произнёс её имя. Дважды за вечер. Заставил замереть на миг, обескураженно хлопая глазами. И, не дав ей прийти в себя, второй рукой впился ей в затылок. Запутался пальцами в волосах, сгребая их в своём кулаке, и задрал её голову вверх.

— Не трогай меня! — прошипела девчонка, задыхаясь от ярости. Её буквально трясло от злости и страха. Он делал ей больно. Кожа на шее натянулась и было тяжело дышать.

— Да, ладно тебе, Муха, — снова обозвал, легкомысленно ухмыляясь, — просто расслабься на минуту?

— Отпусти меня! — закричала ему в лицо, и он снова усилил натяжение, запрокидывая её голову.

— Я могу быть ласковым, — промурлыкал, опуская к ней лицо, — просто расслабься. И больно не будет...

Глава 13

О какой ласке вообще могла идти речь, когда у неё поджилки тряслись?! Когда его пальцы, не удерживающие голову, отпустили руку и впилась в лицо, стискивая и заставляя девичий рот открыться.

Дани могла поклясться, что он отдавал себе отчёт в каждом действии. В каждом движении и в каждом слове. Девушка подняла свои руки, ногтями вонзаясь в кожу на его шее. Почувствовала, как напряглись его мышцы и с вызовом посмотрела Егору в глаза. Она почти не видела его лица. Тёмные глазницы казались чёрными и вызывали дикий ужас.

— Мудак, — с трудом произнесла, и снова заскулила.

— Сучка, — почти прорычал ей рот и склонился, чтобы невесомо коснуться своими губами её губ, — строишь из себя целку? Ты же та ещё шлюшка...

Отчёт? Нет. Вряд ли он мог сейчас себя держать в узде. Она была красной тряпкой. Раньше он мог это контролировать. А что сейчас? Сейчас к злости присоединялась похоть и нечто схожее с заботой. Заботой, от которой его мутило! Хотеть её? В общем-то, здесь ничего удивительного. Муха превратилась в привлекательную девушку и это нормально: испытывать желание. Но забота? С какой стати?! С чего вдруг это разрушающее чувство поселилось у него в груди, норовя сломать ему рёбра?!

Шлюшка. Такая же, как и её мать. Лживая, манипулирующая дрянь.

Гордеев стиснул челюсти и шагнул снова, припирая девчонку к её же авто. Потянул за голову и заставил Даниэлу подняться на носочки. Почувствовал, как её ногти глубже вонзились под кожу на шее. Толкнул Муху корпусом и сделал мягкую подсечку, чтобы та потеряла равновесие и упала бёдрами на капот.

— Думаешь, ты здесь самая умная, Ксенакис? М? — нависал над девушкой, закипая, — или я не слишком хорош для тебя? Строишь из себя принцессу?

Она молчала. Смотрела в глаза цвета мазута и, дрожа, сглатывала подступившие всхлипы. Чувствовала жжение под веками и умоляла себя не плакать.

— Что? Боишься разреветься? — усмехнулся, замечая блеск в больших испуганный глазах. Это доставляло ему нездоровое удовольствие, — а ты не бойся. Я ведь никогда не видел твоих слёз... а ведь очень хотел. Но ты кремень... так ведь?

— Ты больной. Ты... — сглотнула горечь и, наконец, ощутила, как его пальцы в волосах и на лице ослабили хватку, — ты...

— Ну? — перебил, когда она хватала губами раскалённый между ними воздух, — Я? Продолжай...

— Отпусти меня... ты перегибаешь палку, Егор...

— Егор? — скривился от фальшивой улыбки, — Егор... что изменилось? Минуту назад я был мудаком...

— Отпусти, — повторила, тяжело дыша. Не шевелилась. Застыла, боясь шевелиться. Опасаясь, что любое её движение может стать фатальным.

— Я мог бы трахнуть тебя прямо здесь, Муха. На капоте твоего сраного автомобиля или на земле. Здесь... прямо на улице... ты такая дура.

Не понимал, что несёт. Это были необдуманные слова. Он редко позволяет себе такое. Его голова всегда взвешивает все “за” и “против”, прежде чем протянуть язык. Но не сейчас. Не с ней.

— Ты не сделаешь этого, — Даниэла не моргая смотрела на парня, лица которого почти не было видно. Он нависал над ней огромной тенью, перекрывая свет от фонарей и от фар его машины, — ты не посмеешь...

— Ты плохо меня знаешь, Ксенакис, — пальцы Егора соскользнули с её лица, спускаясь ниже и рисуя дорожку на тонкой шейке. Обводя венки и прокладывая путь к тонким ключицам.

Сам не понимал, как всё обернулось тем, что сейчас она под ним. Хлопает глазами, полными ужаса, дрожит и почти не дышит...

Он ведь просто хотел поцеловать её. Один поцелуй в качестве благодарности. В долю секунды всё пошло не так. За одно мгновение его азарт сменился гневом на самого себя. На то, что тяга к ней перевешивает чашу весов, где все эти годы копилось пренебрежение и неприязнь.

— Ты не посмеешь, — повторила на выдохе.

Вот он. Тот момент, когда он, окончательно сорвав с себя маску, обнажил своё истинное лицо. Не прикрываясь смехом и идиотскими шутками. Даниэла всегда это знала. Только вот он всегда демонстрировал это исподтишка.

— Посмею, — широко улыбнулся. Искренне так. Словно радовался тому, что больше не нужно играть на публику.

Он улыбался. А ему хотелось смеяться. Что-то внутри него ломалось. С громким, оглушающим треском. Азарт подстёгивал. А мысль о том, что в любой момент кто-то может проезжать мимо, совсем не пугала... а наоборот.

— Я расскажу, — прошептала в отчаянии. Горела огнём внутри. Тело болело, — я всё расскажу...

Впервые произнесла это вслух. Всегда боялась. Всегда хотела казаться сильнее, чем есть. Но, кажется, он пересёк ту грань, которой даже касаться нельзя было.

— Нет, — проигнорировал звонкую мелодию её телефона. Он был в машине. Не до этого сейчас, — не расскажешь...

— Расскажу. — Подбородок мелко задрожал, выдавая липкий страх и неуверенность.

— Даже не пикнешь, — Гордеев склонил голову и кончиком языка провёл влажную дорожку вдоль её ключицы. Почувствовал сладость. В паху всё свело от её всхлипа. Наконец-то... заплачь, Муха. Давай же...

— Егор, не надо, — её голос дрожал, как и она сама.

— А знаешь почему? — поднял голову, снова заглядывая ей в глаза. Да... заметил, как по виску катится блестящая капелька, — потому что, если ты пикнешь, — проследил за слезинкой, которая потерялась в волосах, — твой отец узнает, что твою дорогую мамочку трахал мой папаша... я разрушу твою семью, Ксенакис.

...

Её глаза вспыхнули яростью. И если бы этот взгляд имел хоть какую-то силу, то мог бы оставить и ожёг на его лице.

— Пошёл ты! — вскинула руки, пальцами впиваясь в его лицо. Словно дикая кошка, полоснула его по щеке и едва не выцарапала глаза, — пошёл ты, Гордеев! Я ненавижу тебя! Ублюдок!

Егор попытался увернуться, но острые ногти снова прошлись по скуле. А затем тонкие пальчики сжались, и маленький кулачок ударился о мужскую челюсть.

Дани всхлипнула ещё раз и зашипела, ощутив тупую боль в костяшках. Распахнула глаза, прижимая кулак к дрожащим губам и... ей показалось, что время застыло.

Она ударила его. Ударила.

Но ведь он заслужил это!

Он врёт. Он лживый ублюдок. Он это всё придумал...

Застыв, смотрела на то, как желваки на его лице зашевелились. Как от глубокого вдоха раздулись ноздри. Его голова была развёрнута в сторону от её удара. Не сильного, но унизительного.

Парень отпустил её. Но не для того, чтобы Дани почувствовала свободу. А для того, чтобы в очередной раз показать, что он владеет ситуацией. Он так думал. Ему хотелось так думать.

Не дал ей выскочить. Пальцами впился в пояс на её брюках и рванул на себя с такой силой, что можно было услышать треск ткани.

— Чёрт! Отпусти меня! — взвизгнула, и снова замахнулась, но ничего не вышло. Егор почти швырнул её грудью на капот, резко дёрнув от себя и разворачивая девчонку спиной, — ты пожалеешь об этом!