Аньес Ледиг - За полшага до счастья
Полчаса спустя дорога сделала поворот, и снова показался пляж. Жюли слегка поднажала, чтобы убедиться, что противник спекся. Он и правда едва не валился с ног. Теперь она, раскачиваясь, бежала по влажному песку. В ней росло то чувство восторга, о котором она мечтала накануне. Бежать по пляжу. Ей с трудом удавалось увернуться от предательски накатывающих на песок волн. Вдали уже виднелся дом. Жюли обернулась. Жером отстал. Она бежала, и с ее губ не сходила улыбка. Ладно уж, поможет она ему готовить. Такая уж она, эта Жюли. Не гордячка и не задавака. Простая. Но сейчас она наслаждалась победой. Когда до домика оставалось метров сто, она разглядела на террасе Поля, который держал на руках Людовика в пижамке. Малыш изо всех сил махал ручонками, чтобы подбодрить ее.
Поль знал, что не следует слишком задевать уязвленное самолюбие Жерома. Это может плохо кончиться. Следовало дождаться, когда он свыкнется со своим поражением и примет его. Единственное, в чем он был твердо уверен, – это в том, что сегодняшнее фиаско не причинит сыну вреда.
Уважаю, малышка!
– Как мало надо для счастья, а? – встретил Поль Жюли.
– Ну да… уффф… совсем мало… для счастья… – Жюли поднялась на террасу. Все-таки она тоже не могла отдышаться.
– Та маленькая точка, что движется по пляжу, – это Жером?
– Он еще движется?
– Злюка!
– Схожу-ка я за свежим хлебом. Ему понадобится подкрепиться. С «Нутеллой» хорошо пойдет, – добавила она. – Я возьму ваш кошелек?
– И принеси бриошь для Люка.
– Когда мы вернемся, я не смогу покупать ее каждый день.
– Тогда он сможет понять, в чем разница между отпуском и буднями!
Когда Жюли вернулась с хлебом, Жером сидел возле кухонного стола. Он уткнулся в стакан апельсинового сока и не соблаговолил даже взглянуть на нее. Опять за свое! Жюли вопросительно посмотрела на Поля, и тот подмигнул ей…
Пройдет…
Жером внезапно вышел из домика и направился на пляж. На востоке пробились первые лучи солнца. Жюли оставила Людовика со стаканом теплого молока и куском бриоши на попечение Поля. Какая-то сила погнала ее за этим мужчиной на пляже. Она сама не понимала почему. Она просто доверилась своему инстинкту. Жером, обхватив колени руками, сидел на песке, на полпути между зарослями травы и кромкой воды, и смотрел на океан. Все его тело было напряжено. Жюли заметила это еще издали. Он словно пытался оградить себя невидимым кругом, куда Жюли хотела бы проникнуть. Она молча присела рядом и стала смотреть на бесконечный танец волн, то набегающих на песок, то отступающих. Шли долгие минуты, шептались волны и где-то вдалеке, чуть севернее, кричали над портом чайки.
Наконец Жюли взяла его руку в свои ладони и тихонько произнесла:
– Жизнь порой бывает жестока, и иногда с этим ничего не поделаешь…
Жером глубоко вздохнул и, разразившись рыданиями, бросился в объятия молодой женщины. Он плакал долго. Поль с улыбкой вздыхал, глядя на них из окна кухни. Вот она, эта тоска, которая глодала его долгие месяцы. Наконец-то она выползла из своего укрытия, не отваживаясь больше таиться за внешним спокойствием. Покажись, проклятая тоска, и мы прикончим тебя. Растворись в соленой воде слез и затеряйся вместе с ней в морской пучине. Жюли уселась на Жерома верхом, чтобы крепче держать в объятиях. Она прижала его к себе, укачивая, как Людовика, когда тому плохо. Можно ли сравнить горе трехлетнего мальчика, который сломал свою любимую игрушку, с горем мужчины, потерявшего жену? Кто знает?..
Слезы смешивались с по́том. Не важно, что их футболки отнюдь не благоухали после недавних усилий. Главное – обрести утешение. А остальное не имеет значения.
Спустя добрых полчаса Жюли удалось уговорить Жерома вернуться в дом. Он ушел принять душ, смыть пот и охладить опухшие веки. Через несколько минут он появился с перекинутым через плечо полотенцем. Молодая женщина приготовила кофе и тартинки, намазанные толстым слоем «Нутеллы». Если сладкое успокаивает младенцев, оно должно так же благотворно действовать на любого бедолагу, какого бы возраста он ни был. Мы никогда окончательно не покидаем страну детства.
Поль ушел прогуляться с малышом по деревне, чтобы дать Жерому время прийти в себя. Жюли тоже скрылась в ванной, оставив его наслаждаться шоколадными тартинками: а вдруг ему захочется без свидетелей прикончить всю банку! Впрочем, она надеялась, что и на завтра останется. Она ведь тоже не совсем покинула страну детства.
Под вечер бывает такая прекрасная пора. Одни запускают воздушного змея, другие бредут по воде вдоль берега. Над волнами разносятся крики играющих детей. Сегодня Жером впервые разделяет этот вечер с ними. Он идет чуть впереди, потому что Поль и Жюли остановились, чтобы Люк мог рассмотреть краба. Малыш, утратив к нему интерес, внезапно вприпрыжку пустился за ушедшим вперед мужчиной и, догнав, протянул ему ручку. Жером вздрогнул и чуть не отскочил, пораженный этим проявлением нежности, но, справившись с собой, заключил маленькую пятерню в свою холодную ладонь.
– Почему ты никогда не вадуешься? – через несколько мгновений спросил Люк.
– Потому что мне грустно.
– А почему тебе гвустно?
– Потому что моя жена умерла.
– А почему она умевла?
– Э-э-э… потому что ей было грустно…
– Значит, и ты умвешь?
– Я… нет, не обязательно!
– Тогда почему ты никогда не улыбаешься, если не собиваешься умивать?
Тут Жером посмотрел на малыша и улыбнулся ему. Жизнь порой так проста. Он схватил ребенка под мышки и закружил в воздухе, а потом посадил к себе на шею. Малыш уже не мог этого видеть, но Жером по-прежнему улыбался: улыбка словно прилипла к его губам, как будто он вновь позволил ее себе после утренних слез.
Людовик закашлялся.
– Ты заболел?
– Нет, пвосто пвоглотил насмовк…
Под вечер бывает такая прекрасная пора. Одни запускают воздушного змея, другие бредут по воде вдоль берега. Над волнами разносятся крики играющих детей. И еще бывает бальзам на сердце, когда тоска, покидая вас, освобождает немного места для всего остального…
* * *Наверное, во времена, когда процветало колдовство, мужские слезы ценились на вес золота. Они были такой же редкостью, как жабья слюна. Для чего они могли пригодиться – не знаю. Снадобье, от которого становишься более любезным? Человечным? Более щедрым на чувства? Или менее волосатым?
Желая казаться мужественными, все мужчины постоянно пытаются проглотить слезы, даже в самые ужасные моменты своей жизни. Будто это что-то меняет. А ведь слезы действуют благотворно. Очищение мозгов, промывка от печали. Тогда откуда у них эта нелепая мысль, что, раз у тебя есть яйца, ты не должен плакать?
