Анатолий Чупринский - Пингвин влюбленный
Одно время Суржик довольно тесно общался с эстрадным миром. Писал для многих поп идолов тексты песен. Очень прилично зарабатывал. Потом плюнул, послал всех куда подальше и вернулся к написанию книг для детей. С этой эстрадой только свяжись, мигом растеряешь все таланты, какие имел. Мельпомена дама капризная, отвернет свой прелестный лик и потом, хоть головой об стенку бейся, ни строчки не родишь. И все-таки, его неудержимо тянуло в любое закулисье. Будь то театр, сьемочная площадка или эстрадные подмостки. Там он чувствовал себя, как рыба в воде.
— Почвотерапия, солнышко, разумеется, великая вещь! Никто не спорит! — продолжал наступление Валера, пристраиваясь к экс-звезде, то справа, то слева.
— Вопрос в том, доходят ли живительные токи матушки-земли до твоих ступней, если учесть, их разделяет, как минимум, несколько слоев асфальта…. Метра полтора…
Надя молчала. Продолжала вкушать сливы. Валера чувствовал, что начинает попросту выдыхаться. Еще немного и замолчит. Страшнее этого, на первом этапе знакомства с женщиной, ничего нет и быть не может.
— Солнышко! Хочешь подавиться косточкой и умереть во цвете лет? — предпринял последнюю, довольно жалкую попытку Суржик. — Кстати, солнышко, косточки внутри слив, это от дьявола. И синильная кислота — еще не самое страшное…
— Недостаток витаминов, милый, — неожиданно пропела Надя, глядя мимо него, куда-то на другую сторону улицы. Голос ее, чуть хрипловатый, волнующий, всегда действовал на представителей сильного пола мобилизующе. Валерий Суржик, услышав ее голос, понял, что пропал. Окончательно и бесповоротно. Кроме того, она назвала его «милый». Суржик не мог знать, Надя всех представителей сильного пола, направо и налево, называет «милыми». И это ровным счетом ничего не значит. Оставалось крайнее средство. Нечто экстраординарное, из ряда вон. И Валера решился…
Надя, глядя сквозь него, словно он стеклянная витрина, двинулась дальше по улице, шлепая босыми ногами по теплому асфальту, Суржик забежал чуть вперед, громко вскрикнул и, схватившись за сердце, грохнулся на тротуар.
Шарахнулась в сторону молоденькая девушка с коляской. Ойкнула и перебежала на другую сторону толстая баба с объемистой сумкой в руках. Притормозила, но тут же помчалась дальше какая-то иномарка. На противоположной стороне улицы двое лохматых парней остановились и, переговариваясь, глазели на происходящее. Не доходя до лежащего Валеры двух шагов, Надя остановилась, огляделась по сторонам и негромко сказала своим знаменитым, чуть хрипловатым голосом:
— Вставай! Не верю!
Прямо Константин Сергеевич Станиславский в светло-бежевой юбке. Оглянулась по сторонам, проглотила еще одну сливу и добавила:
— Ты тоже участвуешь в заговоре против меня.
Валера Суржик, известный писатель и поэт, валялся на тротуаре Никитской улицы, как последний алкаш, бомж, в довольно нелепой позе. Раскинув руки в стороны, подмяв под себя, дипломат с рукописями, он лежал, как смертельно раненый воин на поле брани. Наверняка, именно в таких позах лежали павшие на Куликовом поле. Только черного воронья над головой не хватало. Кстати, Валера всегда очень прилично одевался. И со вкусом у него был полный порядок. Средства позволяли покупать красивые рубашки, брюки в дорогих магазинах, да и многочисленные друзья постоянно дарили на дни рождения, модные галстуки, запонки и все такое. Короче, распростертый на тротуаре в центре Москвы, в двух шагах от Дома литераторов прилично одетый мужчина, вызывал, конечно, у редких прохожих желание помочь, они бросали на него озабоченные взгляды, но стоящая над ним эффектная босая девушка, равнодушно поглощающая сливы, всем своим видом удерживала любопытных от желания даже приблизиться. Такая сложилась ситуация. Впрочем, нет правил без исключений.
— Девушка! Как вам не стыдно! У юноши инфаркт…
Рядом с Надей остановились две старушки. Обе в старомодных шляпках, одна даже с зонтиком от солнца. Божьи одуванчики. Теперь такие почти перевелись. Еще совсем недавно их можно было парами-тройками встретить в любом из Арбатских переулков, на Тверском бульваре или в кондитерском отделе Елисеевского гастронома. Увы, те старые добрые времена давно канули в Лету.
— Инфаркт миокарда! — безапелляционно заявила первая.
— Обычная гипоксия! — вмешалась вторая.
— Как врач педиатр с тридцатилетним стажем, могу с полной ответственностью заявить, у этого несчастного юноши обширный инфаркт! — возмущенно продолжала первая. Кстати, «несчастному юноше» уже перевалило за сорок. Хотя, для божьих одуванчиков все, кто моложе шестидесяти, «молодые люди».
— Галочка! Ты ошибаешься! — настаивала вторая, с зонтиком от солнца. — Молодой человек просто слегка «подшофе». Плюс гипоксия.
— Не спорь со мной! Ты всегда споришь! У него явный инфаркт! А вам, девушка, должно быть стыдно. Нужно оказать пострадавшему первую помочь, а вы цинично лопаете витамины.… Поражаюсь равнодушию нынешних детей!
— У молодого человека гипоксия! Ничего более.
— Не спорь со мной! Всегда споришь, потом выясняется, права я.
— Ярковыраженная гипоксия!
— А я говорю, инфаркт миокарда!
Старушки не на шутку завелись. Надя переводила свой равнодушный, отстраненный взгляд с одной старушки на другую и продолжала поглощать сливы. Как известно, безвыходных положений не бывает. Еще кто-то из великих ученых сказал: «Даже если вас съели, выход всегда есть!».
Выход нашелся, вернее, свершился самым непредсказуемым образом. Из соседнего переулка трусцой выбежал лохматый беспородный пес. Явно бездомный, коих сейчас расплодилось по всей столице в невероятных количествах. Они даже в метро умудряются кататься. Этот меньший хвостатый брат, уже пробежал было мимо, но неожиданно остановился и начал принюхиваться к лежавшему на тротуаре Суржику. Вернее, к его новым ботинкам. Далее произошло непредвиденное и непредсказуемое…. Лохматый меньший брат понюхал, понюхал новенькие ботинки Валеры, потом взял, да и задрал на них заднюю лапу. Что-то в этих ботинках ему не понравилось. То ли фасон, то ли покрой, то ли запах кожи, кто их разберет, этих хвостатых. Надя выпучила глаза и, чуть не подавившись очередной сливовой косточкой, захохотала. Весело, беззаботно! Схватилась за живот и, смеясь, раскачивалась из стороны в сторону.
На противоположной стороне Никитской улицы лохматые парни тоже заржали в полный голос, показывая на Суржика пальцами. Лохматый меньший брат, сделав свое дело, затрусил дальше, держась поближе к домам. Что оставалось бедному Валере в подобной ситуации? Он продолжал прикидываться древним, заросшим мхом, камнем. Недвижимым и абсолютно безучастным ко всему окружающему.
