Барбара Брэдфорд - Ангел
Гэвин обвел глазами съемочную группу.
– Спасибо за все,– сказал он искренне.– Вы все отлично поработали, и мы должны это как следует отпраздновать сегодня вечером.
– Ну конечно, Гэвин,– ответил главный осветитель, и все окружили Гэвина, говоря, какой он отличный парень, и пожимая ему руку.
Немного погодя Рози и Гэвин вышли из огромной студии, где были выстроены декорации Большого зала Мидлхемского замка, в коридор за съемочной площадкой.
Они осторожно пробирались среди путаницы кабелей, нагромождения оборудования, лабиринта подмостков, на которых были установлены огромные «солнечные» прожекторы, имитировавшие восход солнца за стенами замка. Они оба, хотя и по разным причинам, с облегчением думали о том, что сняты последние кадры и фильм в коробке. Молча, погруженные каждый в свои мысли, они направились в гримерную Гэвина.
– Ты действительно едешь в Нью-Йорк в конце недели? – спросил Гэвин, появляясь в дверях ванной, примыкающей к его костюмерной. Затягивая пояс белого махрового халата, он пристально взглянул на нее.
Рози, оторвавшись от записной книжки, выдержала его взгляд.
– Да,– сказала она и убрала книжку в сумочку.– У меня там встреча с несколькими постановщиками с Бродвея. По поводу нового мюзикла. Кроме того, мне нужно встретиться с Джоан Саттон. Она собирается возобновить «Мою прекрасную леди».
– Это рискованно для тебя, а? – рассмеялся Гэвин.– Еще никто не забыл спектакли и костюмы Сесила Витока.
– Пожалуй,– согласилась Рози.– Эта работа – своего рода вызов. И я не против выложиться на ней как следует. Посмотрим, что получится.– И как бы между прочим добавила: – Из Нью-Йорка я лечу в Лос-Анджелес встретиться с Гарри Маршаллом. Он хочет, чтобы я делала костюмы для его нового фильма.
– Вместо бродвейских шоу – или вместе с ними?
– Вместе.
– Рози, ты с ума сошла! Это уже слишком! Ты просто убиваешься на работе. Только за один год ты сделала костюмы для двух спектаклей и моего фильма, что, прямо скажем, дело не из простых: тебе сильно пришлось покрутиться. В следующем году ты собираешься устроить то же самое? Три или четыре большие работы? Умерь свой пыл, ради бога!
– Мне нужны деньги.
– Я дам тебе, сколько ты захочешь. Разве я не говорил, что все мое принадлежит тебе?
– Да, конечно. И спасибо тебе, Гэвин, ты знаешь, как я это ценю. Но это не одно и тоже. Я хочу сказать, что твои деньги– это не то же, что деньги, заработанные мною самой. Кроме того, это не совсем для меня. Мне нужны деньги для моей семьи.
– Они – не твоя семья! – возразил он с неожиданной горячностью, при этом лицо его исказилось гневом. В растерянности Рози взглянула на него и заставила себя удержаться от слов, готовых слететь с губ. Она промолчала, удрученная этой внезапной вспышкой.
Гэвин резко повернулся, сел перед гримерным столиком и принялся снимать грим.
– Но они действительно моя семья,– наконец сказала она.
– Нет. Твоя семья – это мы: я, Нелл и Кевин! – воскликнул он, резким движением оттолкнув от себя салфетки и крем.
Не понимая его раздражения, Рози подумала: «И Мики – он тоже моя семья, где бы он сейчас ни был. И еще Санни». При мысли о них сердце ее сжалось. Она вздохнула.
Секунду спустя Рози подошла к Гэвину и встала сзади, положив руки на спинку его стула. Ее блестящая каштановая шевелюра возвышалась над его темноволосой головой, ее зеленые глаза, в которых застыл вопрос, встретились в зеркале с его серо-голубыми.
Как бы отвечая на невысказанное, он тихо сказал:
– Помнишь, мы говорили, что мы одна семья? – и посмотрел на фотографию, стоящую на столике.
Рози вслед за ним посмотрела на изображение в серебряной рамке. Все они были на этой фотографии: она сама, Нелл, Гэвин, Кевин, Мики и Санни; улыбающиеся, они стояли обнявшись, и глаза их сияли надеждой и радостным ожиданием. Так давно был сделан снимок, так молоды они были... Но каждый уже тогда познал сиротство...
– Мы обещали друг другу, что всегда будем вместе, что бы ни случилось. Мы говорили, что мы одна семья, ты помнишь, Рози? – продолжал Гэвин.– Так оно и было. Это и сейчас так.
– Да, Гэвин, семья,– прошептала она, стараясь отбросить неожиданно нахлынувшую грусть, грозившую захлестнуть ее. Самое печальное заключалось в том, что все они нарушили свои обещания друг другу.
Гэвин поднял голову, опять перехватил в зеркале ее взгляд, и лицо его осветилось знакомой, и теперь такой знаменитой, загадочной улыбкой.
– Если уж тебе так хочется расшибиться в лепешку, делай это лучше в моих фильмах, тогда я хотя бы смогу подобрать останки. Ну так как? Будешь работать в моей следующей картине?
Серьезное выражение тут же сменилось веселым, и она рассмеялась:
– Согласна, мистер Амброз! Неплохую сделку мы заключили.
Раздался неожиданный стук в дверь, и вошел Вилл Брент.
– Я пришел помочь вам снять костюм, но, вижу, вы и без меня справились. Простите, что опоздал.
– Пустяки, Вилл. Я успел снять только камзол. Не поможешь ли мне с остальным снаряжением, особенно с сапогами? – Гэвин подмигнул Виллу и вытянул ногу.
– Сейчас, сейчас,– ответил Вилл, подходя к нему.
– Увидимся вечером,– шепнула Рози, чмокнула Гэвина в макушку и направилась к двери, прихватив с дивана свою сумку.
– Не забудь, что я тебе сказал, Прекрасный Ангел. Ты работаешь в моей новой картине! – крикнул ей вслед Гэвин, затем с исказившимся от боли лицом стал осторожно поправлять свой медицинский воротник.
2
Порывы холодного ветра ударили Рози в лицо, как только она вышла из дома. Поежившись, она поплотнее закуталась и взглянула вверх.
Небо было мрачным и тревожным, свинцовые тучи низко висели над головой. Было сумрачно, как вечером, и с каждой минутой становилось все темнее. Словом, обычный английский зимний день, к которым она уже успела привыкнуть за последнее время.
Ветер принес с собой какую-то мелкую морось, и Рози вдруг подумала, что же будут делать английские дети, если в конце концов пойдет настоящий дождь. Ведь сегодня Пятое ноября, Ночь костров, как здесь ее называют. Аида рассказала об этом Рози на прошлой неделе и даже прочла столетней давности стихотворение, которое выучила еще ребенком:
Помни, помни Пятое ноября, порох, измена, заговор...
Аида объяснила, что в 1605 году при короле Якове некий Гай Фокс вознамерился взорвать здание Парламента. Однако по доносу он был схвачен еще до того, как успел что-либо сделать, обвинен в измене, признан виновным и казнен. С тех пор в Британии Пятое ноября отмечается как день Гая Фокса.
В эту ночь повсюду зажигают костры, бросают в пламя чучело Гая Фокса, устраивают фейерверки и пекут на кострах каштаны и картошку. Конечно, если не идет дождь.
