Элизабет Гейдж - Табу
Но для молодой женщины, сидевшей в полутьме, это было больше, чем просто фильм. Это было ее собственное прощание – и последнее.
Она не плакала. У нее уже больше не осталось слез.
В ее ушах до сих пор звучали слова, услышанные с экрана всего несколько мгновений назад. Слова, которые, казалось, больше говорили о всей ее жизни, чем ее собственная память.
– Мне кажется, что я сотворила грех, сама того не понимая, и вот потому-то ты и покидаешь меня теперь…
Это – преступление, за которое надо платить…
Теперь экран был пуст. Она сидела в одиночестве в пустом кинотеатре, глядя на занавес, который повис перед ней, как саван. Никто не обратил на нее внимания, когда покидал кинотеатр. Сердца зрителей были все еще полны образами, которые только что жили на экране. Даже если бы они и заметили, они не узнали бы ее – такой разительной была разница между незабываемым образом на экране и обыкновенным человеческим существом.
Но они были погружены в себя. Так всегда обстояло дело с фильмами. Отвлечь глаз от чего-либо реального, близкого – на расстоянии вытянутой руки – и приковать его к чему-то нереальному, иллюзии… Она хорошо знала, что иллюзия может быть дверью, открытой лишь злу и пустоте. Но только сейчас она поняла, что эта же самая иллюзия может быть дверью, которая вела к глубочайшей правде сердца. Джозеф Найт научил ее этому.
А может быть, думала она, была еще одна причина, по которой они не узнали ее. Потому что она не была теперь прежней. И не будет больше никогда. Время и судьба изменили ее, оторвав от прошлого, которое она принимала как данность и, уничтожив будущее, в которое она смотрела с надеждой, как в прекрасную мечту.
Достойный конец, думала она. Занавес упал.
И за занавесом глаза до сих пор глядели на нее, с их вечной болью и бездонной, безграничной любовью. Они смотрели не на нее, не на этот зал, не на это мгновение – они смотрели на Джозефа Найта. Глаза, которые никогда не померкнут, любовь, которая никогда не умрет…
Было ли это слово – первым, началом того дня? Когда прошлое исчезает и будущее разверзается перед тобой, неотвратимое, как небеса? Было ли это тем самым – то, что я слышала? Прощай…
Что ж, пусть это будет ее эпитафией. Героиня на экране – иллюзия, которая становится реальностью только во впечатлении, которое остается в сердце смотрящего, – сказала так, как ей лучше не сказать… На заре любви – проблески конца, неотвратимая, бесповоротная разлука, бросающая невидимую призрачную тень на человеческие радости и надежды… Тень, скрывающая то, что грядет, – до тех пор, пока уже не будет слишком поздно…
КНИГА ПЕРВАЯ
1
СЕМНАДЦАТЬЮ ГОДАМИ РАНЬШЕ
12 сентября 1930 года
Кейт Гамильтон было одиннадцать лет.
Она сидела в темном зале кинотеатра, глаза ее были прикованы к экрану.
Ее собственное «я» было забыто, как забыт был и маленький городок в Калифорнии снаружи, дом, где она жила с матерью и отчимом, ее одноклассники, все тревоги, заботы и разочарования.
Кинотеатр стал для нее оазисом, экзотическим лоном, теплым и уютным, восхитительным местом, где мечты словно становятся реальностью. Все вокруг было отмечено печатью неуловимого очарования. Запах конфет, сигаретный дым из курительной, взвизгиванье пружинки сломанного сиденья, голосок ребенка, просившего у матери воды, сидевшие, как в оцепенении, зрители, сладкая истома, исходившая от ее погруженности в происходящее, – все это было для Кейт настоящей сказкой.
Но главное, ради чего она приходила сюда снова и снова, – фигурка на экране, на которую Кейт глядела восхищенными глазами.
Это была очаровательная девушка-подросток. Ее звали Ив Синклер. Она была первым ребенком-звездой Голливуда. Фильм, шедший сегодня в кинотеатре, – ее последняя работа, – мелодрама, в которой Ив играла роль любящей дочери, спасавшей родительскую плантацию и, мимоходом, их брак.
Кейт давно забыла о сюжете. Она видела этот фильм уже раз семь и знала назубок почти все диалоги, все перипетии нехитрой истории. Она смотрела только на Ив.
Ив, рано развившаяся, хорошенькая девочка, с гладкими блестящими черными волосами, ясными голубыми глазами, с удивительным чувством юмора и свежестью, была как бы символом Америки. В восемь лет она уже стала любимицей публики, и звезда ее карьеры стремительно восходила ввысь.
Кейт сидела словно завороженная. Ив Синклер была ее героиней, ее идеалом.
Как писали журналы, Ив жила с родителями в Пасадене. У нее была собака Маффи, которая спала в ее комнате каждую ночь, ее хобби – катание на коньках, чтение (Кейт потратила уйму с трудом сэкономленных денег на то, чтобы купить книжки, которые, как говорили, Ив любила больше всех, – «Маленькая женщина», «Большие надежды», «Ребекка с фермы Саннибрук») и игра на флейте. Ее любимым актером был Кларк Гейбл, с которым она мечтала когда-нибудь сняться в фильме, а самым заветным желанием – поехать в Египет, посмотреть на пирамиды и покататься на слоне.
Все это Кейт знала наизусть, как истинный христианин знает Библию. Она мечтала только об Ив Синклер. Дома, в ее комнате, надежно спрятанный от вечно шпионящего материнского взгляда, был тайничок, где она хранила бесчисленные фотографии Ив, газетные заметки и кучу киноафиш с ее участием. Кейт без ошибки могла перечислить все фильмы с участием ее кумира, начиная с ранних небольших комедий и кончая последними, работа в которых связывала ее контрактом с «Уорлдвайд пикчерз» – студией, благодаря которой она стала звездой.
В самых ранних фильмах Ив доставалась в основном роль дерзкой маленькой девчонки, которая очаровывала взрослых, без труда обводя их вокруг своего маленького прелестного пальчика. Подрастая и вытягиваясь, она по-прежнему оставалась находкой для Голливуда – не по годам развившаяся в ней серьезность характера самым удачным образом сочеталась с привлекательной внешностью. Для нее были написаны новые роли, в которых Ив, благодаря живому уму и безошибочному чутью на хорошее, шутя разрешала споры и конфликты взрослых, устраивала выгодные браки и приводила дело к счастливому концу.
В период «тяжелых времен», которые потом будут названы «Депрессией», Ив как бы воплощала собой юношескую отвагу и полноту сил вкупе с целым набором положительных моральных качеств, благодаря которым ее героини совершали только честные и благородные поступки. Все это сделало ее экранным символом искренности, прямоты и надежности, равно как и красоты. Это было совсем нетрудно. Ясные глаза, прямая, открытая улыбка, отливающая жемчугом юная кожа – это как раз то, что каждая мать мечтала видеть в своем ребенке.
