Бренда Джойс - Мечты не умрут
— Зачем ты это сделала, ради всего святого? — спросила бабушка.
На этот раз она не кричала и не бранила ее. Взгляд ее был прямым и твердым, но не сердитым, а недоумевающим.
— Не знаю, — прошептала Блэр, когда дверь открылась и снова закрылась.
Обе они, Блэр и ее бабушка, обернулись на звук, когда на веранде появилась самая прекрасная на свете женщина. У нее были черные как смоль волосы, доходившие ей до бедер, и совершенная фигура, обладавшая всеми соблазнительными изгибами. Обращали на себя внимание высокие скулы, смуглая кожа, темные глаза и черные брови вразлет. На Дане были джинсы, обтягивавшие ее, как вторая кожа, красные ковбойские сапоги из крокодиловой кожи и очень короткий белый топик. Ее длинные черные волосы были разделены прямым, как стрела, пробором точно посередине. Через руку ее был перекинут жакет с бахромой из буйволовой кожи. На лице не было и намека на косметику. Она в ней не нуждалась.
— Я опаздываю на самолет, — крикнула она, бросаясь вниз по ступенькам.
Увидев Блэр, Дана остановилась.
— Блэр! — воскликнула она удивленно. — А я думала, что тебя нет дома.
Сердце Блэр теперь билось болезненно, отчаянно. Она собиралась кивнуть, но, похоже, не могла сделать даже такого движения.
— Ну, по крайней мере мы можем попрощаться.
Но даже говоря с дочерью, Дана смотрела на такси, из которого выходил долговязый бородатый шофер. Невозможно было не заметить, как он оглядел Дану, но все мужчины смотрели на нее одинаково. А Дана уже обратилась к нему, попросив взять ее чемоданы и проследить, чтобы все ее вещи попали вместе с ней в аэропорт.
Блэр было трудно дышать, в горле у нее образовался комок, а грудь сдавило так, что ей казалось, она задохнется.
— Черт возьми, у меня семичасовой рейс. — Дана раздраженно повернулась к матери. — О, мама, перестань на меня так смотреть!
Блэр переводила взгляд со свой красавицы матери на бабушку, лицо которой разочарованно вытянулось.
— Приятного полета, — сказала наконец бабушка, но было очевидно, что она покривила душой. Она встала рядом с Блэр, обняв ее за плечи.
— Вы обе сведете меня с ума! — сказала Дана с досадой. — Эти ваши каменные лица! Расслабьтесь! Блэр, я позвоню тебе, как только смогу пригласить тебя приехать. Хочешь?
Сердце Блэр билось настолько громко, что это ее оглушало.
Ей хотелось ответить, хотелось сказать «да», потому что она ничего так не желала, как побыть с Даной в Лос-Анджелесе, но она не могла вымолвить ни слова. Она будто окаменела и не могла ни говорить, ни двинуться с места.
Дана потрепала ее по волосам, бросилась к такси и вскочила в него.
— Как можно быстрее, — сказала она шоферу.
Когда бледно-голубой пикап тронулся, Дана один раз махнула рукой. Ее глаза сверкали от возбуждения.
Блэр смотрела, как машина выезжает на Сидар-авеню, смотрела долго, до тех пор, пока машина не скрылась из виду.
— Блэр, — сказала бабушка с наигранным оживлением, — сегодня я приготовила твой любимый ужин: жареного цыпленка, моя дорогая, с гарниром из жареных бананов, а потом я хотела бы пригласить тебя в кафе и заказать для нас огромную порцию горячей помадки и мороженого с фруктами и орехами.
Блэр посмотрела на бабушку.
— Я не голодна, — сказала она.
Улыбка бабушки увяла. Казалось, она готова была расплакаться.
— О Боже мой!
Она наклонилась, коснувшись губами лба Блэр, погладила ее по щеке.
— Нам надо поговорить, Блэр. Идем-ка посидим на воздухе.
Блэр не могла заставить себя улыбнуться. «Я знаю, что она не вернется», — стучало у нее в голове.
Бабушка смотрела на нее, не двигаясь с места.
— Пойду уберу свой велосипед, — сказала Блэр, подняла его с земли и, медленно обогнув дом, отвела в сарай на заднем дворе.
Глава 1
Восточный Техас
Лето 1999 года
Однажды Блэр поклялась, что никогда не вернется домой.
Это было больше, чем обычная клятва, потому что это ее обещание было вызвано чувством вины, отчаянием и страхом.
Она вдруг почувствовала себя восемнадцатилетней. Восемнадцатилетней и одинокой, уязвимой и робкой. И хотя она убеждала себя в том, что теперь она взрослая женщина, и сознавала, что добилась в жизни успеха, эти неприятные и нежеланные чувства не покидали ее. Блэр крепко вцепилась в руль арендованного автомобиля и почти не слушала свою дочь, которая сидела рядом, беззаботно болтая. Солнце ярко светило ей прямо в лицо, нещадно било в ветровое стекло ее «хонды», мешая видеть шоссе, хотя на ней были солнцезащитные темные очки, а дорогу она знала наизусть. Возможно, дело было не в том, что ее слепил яркий солнечный свет. Возможно, ей мешали слезы, застилавшие глаза. О Господи! Хармони, штат Техас! До этого места было рукой подать, оно открывалось за поворотом. Но конечно, оно не могло и не должно было оставаться прежним. Домик Шарлотты был продан пять лет назад, когда она упокоилась с миром, Фейт и Джейк были теперь женаты, а Рик умер.
Рик умер. Ее отец, король среди мужчин, человек, которого она всю жизнь обожала и боготворила, которым она восхищалась больше, чем кем-либо другим, умер. Блэр еще не могла в это поверить. Не могла и все тут! Ее отец был бессмертен. Разве не так?
Он был больше самой жизни. Когда он входил в комнату, то подавлял всех присутствующих — при нем они казались пигмеями, хотя он и не был особенно высоким. Когда он начинал говорить, его не только слушали — воцарялась полная тишина, и она не нарушалась еще долго после того, как он замолкал. Блэр не знала никого, кто мог бы так держать в руках свою судьбу, как Рик Хьюитт. Во всяком случае, так ей казалось.
Но теперь Рик умер.
Если бы только Шарлотта была жива, чтобы теперь поддержать ее!
— Мама, там впереди какой-то город. Это тот, где ты выросла? Довольно славное местечко! — Линдсей, примостившаяся рядом с Блэр, прервала ее размышления.
Блэр внезапно осознала не только то, что мертвой хваткой вцепилась в руль, но и то, что буквально купается в собственном поту — и не из-за большой влажности, которая царит здесь в середине лета, а из-за вдруг возникшего приступа клаустрофобии и бесконечного страха. Рик умер. Как бы то ни было, судьба в конце концов расправилась с ним, но все-таки было непонятно, как это могло произойти. Блэр понимала, что находится еще в состоянии шока и теперь этот шок стал ее главным врагом. Блэр опасалась, что судьба будет неласкова и к ней, и к ее дочери.
— Мама, это Хармони? — спросила Линдсей.
— Да, это место, где я выросла в доме твоей бабушки Шарлотты, — ответила Блэр, стараясь придать своему голосу беспечность, несовместимую с ее паникой и ужасом. Импульсивно она потянулась к дочери и сжала ее руку. Единственным, что могла дать дочери Блэр, были любовь, теплота и внимание. И это Линдсей получала в изобилии.
