Сьюзен Келли - Насколько мы близки
– Это еще что?
– Мой альбом. Выпускного класса.
– Под названием «Quair»? Что бы это значило, опасаюсь спросить?
– «Книжечка». На латыни.
– Натурально. И как я сама не догадалась?
Я пролистала страницы со снимками школьных спортсменов и членов добровольных организаций, пока не добралась до выпускных фотографий. И торжествующе улыбнулась Бетти:
– Вот, смотри! Ну? Чья взяла?
– Это ты! - восторженно взвизгнула Бетти.
Рут подкатилась мне под бок, невзирая на протесты Слоун:
– Мам! Я еще не прикончила!
– Еще не закончила, – машинально поправила Рут. – Ух ты! – Она присвистнула. – Ничего себе патлы отрастила!
– И была уверена, что если отрежу, то лишусь индивидуальности. Собиралась с духом до конца первого курса, потом все-таки рискнула расстаться с десятью дюймами, да и то лишь потому, что уверилась в обожании Скотти.
– А он?
– Не заметил.
Ведя пальцем вдоль подписи под снимком, Рут прочитала вслух:
– «Безмолвный созерцатель, созерцатель во всем, в тени полумрака». В тени полумрака? Сама сочинила?
– Еще чего, имей хоть каплю уважения к подруге. Редактора специально для подписей назначили. Это он так себе хайку представлял. Решил суммировать каждого из нас в десяти словах. Лучше в девяти и меньше.
– Ох уж эти семидесятые. Душевные, сентиментальные семидесятые. А ведь не так уж и плохо, если подумать, – протянула Рут. – Именно созерцатель. Это ты и есть.
Все еще лежа на спине, я повернулась к ней, прищурилась. Как мне реагировать на эти слова, на такую оценку?
– Вот, видишь? – Рут слегка отодвинулась. – Опять созерцаешь. В данном случае – меня.
Она рассеянно листала страницы альбома, пока не остановилась на развороте, посвященном студенту по обмену, из Дании.
– Хм. Похоже, иноземец стихотворного опуса избежал, а выбрал собственный афоризм. «Разве вы не знаете, что люди меняются, а значит, меняются и отношения, и что боль – это симптом перемен, а не разрыва?» – громко прочитала она.
– Мам, перевернись обратно! – потребовала Слоун.
– А где «пожалуйста»? – парировала Рут.
– Хочешь сказать, старшеклассники шестидесятых афоризмами не увлекались? – спросила я.
– Отвечать отказываюсь, поскольку не желаю выглядеть придурком в юбке. – Девчонки захихикали – наконец вполне понятное словцо. Рут скорчила рожу и призналась: – Я есть часть всего, с чем сталкивалась в жизни.
Я в голос застонала:
– О нет. Дай догадаться. В твоей комнате висел постер во всю стену, с цитатой «Если что-то любишь – отпусти, и если вернется, значит, твое» [8]. Разумеется, на фоне пустынного пляжа.
– Не совсем так. Постер в моей комнате иллюстрировал все до единой позиции… – она скосила глаза на малолетних стилистов, – очень тесного общения. Для каждого знака Зодиака. Крайне живописно, все фигурки неоново-черные. – По оконному стеклу с новой силой полоснул дождь, Рут села на кровати. – Вот черт. «Солнце так и не выглянуло. Было слишком мокро, чтобы играть».
– А я знаю, знаю, знаю! – закукарекала Бетти. – Это из «Кошки в шляпе»! А дальше там говорится: «И поэтому в тот холодный дождливый день мы остались дома». Мам, возьмем котеночка?
– Нет. Они едят птичек.
Рут плюхнулась на спину и постучала расческой по моей груди:
– Мы отвлеклись. Что дальше? «Великолепие в траве» [9].
– «Смешная девчонка» [10].
– «Обыкновенные люди» [11].
– «Камелот» [12]. Сцена, где Гиневра отправляется в монастырь. У нее глаза на мокром месте, сопли рекой, и она говорит: «Артур, сколько раз я смотрела в твои глаза и видела в них любовь…» – Расчувствовавшись, я тоже зашмыгала носом.
– «Повелитель приливов» [13].
– «Король и я» [14].
– «Возможно, он и не всегда тот, – пропела Рут, – о ком ты мечтаешь, но однажды он вдруг сделает что-то чудесное!» Ну разве ты не повторяешь эти слова хотя бы раз в день?
Уронив резинку для волос, ее дочь заткнула уши. Я рассмеялась.
– Теперь ты, – велела Рут.
Я задумалась.
– Телеверсии годятся?
– Смотря какие.
Я топорно насвистела мелодию, безбожно переврав знакомый мотив. Рут, однако, узнала.
– А-а-ах! – выдохнула она. – Мэгги. Бедняжка Мэгги. Бедняжка Ральф. Несчастный отец де Брикассар. Ну конечно, годится. Еще как годится. – Она подложила ладонь под голову. – Знаешь, почему мы так любим «Поющих в терновнике», Прил? Я скажу тебе, почему мы их так любим. Потому что там говорится о жажде того… о стремлении к тому, чего нам никогда не получить. Отречение. Какая мысль, Прил, какая мысль. Священника никому из нас не заполучить. Его тело – возможно, но не душу. – Она опять вздохнула. – Давай разобьем на подвиды. Итак, первое. Победитель в номинации «Самая душещипательная смерть».
Хлопнула дверца холодильника. И часа не прошло после обеда, а Джей с Грейсоном уже совершали набег на кухню в поисках еды.
– Ма-а-ам! – заорал сверху Грейсон. – Ты кексы обещала!
– В дождь никаких кексов! – крикнула в ответ Рут.
– Почему?
– Не поднимутся!
– Почему?
Рут шумно фыркнула.
– Готова? – бросила она мне.
– Потому ЧТО! – хором выпалили мы.
– Мой вариант – «Из Африки» [15], – продолжила Рут, даже не запнувшись.
– Неужели?
– А ты видела на экране смерть еще печальнее?
– Только не смейся, обещаешь?
Рут округлила глаза и рот в лицемерно-наивном возмущении:
– Когда это я над тобой смеялась, подруга?
– «История любви» [16].
Рут подавилась смешком.
– Ой, мамочки! Это не я, ей-богу, не я. Али Макгроу похож на деревяшку, только из Пиноккио актер куда лучше.
– После «Истории любви» я купила себе вязаную шапочку-«колокольчик», как у Дженни, – чтобы кто-нибудь вроде Райана О'Нила в меня влюбился! – Я покачала головой. – Следующая номинация – «Самые душещипательные рыдания». Чур, я первая.
– Ну?
– Слышала что-нибудь о Леу-Гранд-театр в Атланте?
– Само собой. Премьера «Унесенных ветром».
– Точно. Одним декабрьским днем, еще в те времена, когда мне платили за анализ банковских вкладов, я четыре часа провела у окна нашего офиса на тридцатом этаже, глядя, как Леу-Гранд обращается в пепел. Пожарные были бессильны. Жуткое зрелище – гибель джентльмена голубых кровей, да еще такая плебейская гибель. Между прочим, Скотти подсчитал, что я провела сто двадцать шесть часов жизни в рыданиях над «Унесенными ветром». – Я смотрела в потолок, но усмешку лежащей рядом Рут все же почувствовала. – Следующим утром по дороге на работу я проезжала на автобусе мимо останков Леу-Гранд – обугленных, черных-пречерных столбов за желтой полицейской лентой. Руины еще дымились, но вода за ночь замерзла, и столбы обросли громадными сосульками. Меня вырвало.
