Дарья Биньярди - Любовь надо заслужить
— Мне нужно время, будет лучше, если я поживу там.
Теперь он окончательно проснулся. Сбрасывает ноги с кровати, говорит:
— Я сейчас, ты мне все объяснишь.
Пока он в туалете, я раздергиваю занавески и открываю ставни. Наша спальня выходит на балкон, в ней всегда много света. Начало марта, еще холодно, растения в горшках окоченели. Натягиваю свитер на ночную сорочку и чувствую, как шевелится Ада. Гинеколог сказала вчера, что малышка размером с большой банан. «Как огромный банан», — именно так и сказала.
Снова залезаю под одеяло, я замерзла. Люблю разговаривать в постели, как будто висишь на облаке или сидишь в лодке, этакая вольная гавань. Почему–то вспомнились детские стихи Стивенсона: Моя постель — как малый челн…[1]
Как знать, полюбит ли Ада книги. В детстве я прочитывала по книге в день, Альме приходилось упрашивать меня: брось читать, пойди погуляй, не будь такой «зацикленной». Я не знала, что означает «зацикленная», этого не было в моих книгах.
Никогда не могла понять, почему на меня, единственную из всего класса, кричат за то, что я слишком много читаю. Только теперь, когда мама рассказала мне о своем брате, я осознала, какой ужас испытывала она ко всякой зависимости.
Вот и Лео. На нем голубая пижама в рубчик, «стариковская». Даже мой отец, которому лет на тридцать больше, чем Лео, не носит такую.
Лео старше меня, был женат, но детей у него нет. Когда мы познакомились, он как раз разводился с Кристиной.
— Какое счастье, что он достался тебе! Мне было бы жаль, если б он остался один, — сказала она в нашу первую встречу. Кристина — судья, очень умная, решительная и вечно занятая. Мне она сразу понравилась.
— Ей важна только работа, — сказал как–то Лео. — Семья для нее далеко не на первом месте, даже не знаю, зачем она за меня вышла.
— А ты зачем на ней женился? — спросила я.
— Я вообще не понимаю, что я делал до нашей с тобой встречи, так что даже не спрашивай. Что–то делал, так, от нечего делать, как все. Это ты, ты удивительная.
Я люблю Лео, хоть он и не читал Стивенсона. «Поэтому ты и не понимаешь, — сказала я ему, — если не читаешь, ничего не поймешь». А он ответил: «Я же работаю в полиции. Здесь близко видишь то, о чем пишут в романах: любовь, измену, смерть».
— Так что там за история с Феррарой? — спрашивает он, забираясь в постель, поворачивается на бок и кладет ручищу на мой живот.
— Эта история касается моей мамы. Рассказать? — отвечаю, накрыв его руку своей.
— Валяй, — говорит Лео. Он надел очки и наблюдает за мной, во взгляде любопытство и неподдельное внимание, как тогда, когда я впервые пришла к нему на работу в полицейский участок четыре года назад. Я еще подумала, что ни разу не встречала мужчину, который смотрел бы с таким участием. Обычно так на тебя смотрят женщины.
Альма
Бенетти носил сапоги без каблуков, и от него всегда пахло чем–то кислым. Казалось, он знал что–то мне неведомое, — этим и привлекал и отталкивал одновременно. Появлялся редко, в такое время, когда на улице никого не было. Как–то в воскресенье, в два часа дня, позвонил нам в домофон, попросил кусочек лимона, и моя мать, фармацевт, конечно, поняла, зачем, но лишь сокрушенно покачала головой: «Бедняга»… Запретить дружить с ним — об этом не было и речи, мама верила нам.
Не знаю, что взбрело мне в голову в тот вечер. Было девять, я помню, но еще светло, белый мрамор собора ярко выделялся на фоне стен, обагренных закатным солнцем. Микелу мы не дождались, возможно, ей пришлось помогать родителям в баре. — А что, если и нам попробовать, разочек? — неожиданно предложила я Майо, кивнув головой в сторону Бенетти.
Прежде я никогда об этом не думала.
И он тоже, я уверена.
Он сразу понял, что я имею в виду. Распахнул руки, запрокинул голову, скосил глаза и ответил: ''Отчего ты бежишь?»
И мы засмеялись.
Я всегда была уверена, что есть тайны, которые нельзя раскрывать. И никогда не рассказывала об этом Антонии, чтобы не заразить ее своей болью.
Даже Франко, мой муж, не знает подробностей того, что произошло. Он знает, что мой отец покончил с собой, но не в курсе, как именно. Знает, что моя мать серьезно заболела, что наша семья развалилась и что я всему виной.
Он мне очень помог, но настоящим спасением стала для меня Антония: мне было двадцать, когда она родилась. Теперь, когда она сама вот–вот станет матерью, настало время рассказать ей все.
Я никогда не говорила с ней о том, как пропал ее дядя, еще и потому, что и сама не знаю как.
Был январь. Как–то утром в воскресенье мама вошла в мою комнату, села на кровать и положила руку мне на плечо.
Накануне я была на вечеринке — ничего особенного, скука смертная, — в час ночи поехала домой на велосипеде, прорываясь сквозь густой туман. Перед сном, чтобы компенсировать зря потраченный вечер, дочитала роман «Великий Тэтеби». С тех пор, как я стала гулять одна, без Майо, все казались мне занудами.
В два, перечитав несколько раз последнюю строчку: Так мы и пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое[2], я погасила свет. Положила книгу на пол рядом с кроватью и заснула, под впечатлением от прочитанного. Я чувствовала себя очень несчастной, но не могла вообразить, что настоящее горе совсем скоро войдет в мою жизнь.
В воскресенье мы с Майо обычно спали долго. В тот год мне предстоял выпускной экзамен, и гуляла я только по субботам, а он исчезал из дома каждый вечер и возвращался далеко за полночь. Отец, который обо всем тревожился, казалось, ничего не замечал. Может, он думал, что для парня это нормально, ничего плохого в маленьком городке с ним не случится. Мама что–то подозревала, но молчала. Она беспокоилась только об отце.
Из–за постоянных финансовых трудностей отца мама продолжала работать в аптеке, куда устроилась еще студенткой. Если кто–то спрашивал ее, чем она занимается, она неизменно отвечала: «Продавщица».
— Франческа, скажи, что ты — фармацевт! — подбадривал ее отец.
— Какая разница? — отзывалась она. — Продаю карамельки от кашля, прокладки, пластырь… Ну, бывает, измерю давление.
В ее голосе не было ни досады, ни раздражения. Она выбрала эту аптеку, самую большую в городе, где ей позволялось работать до обеда: двое детей и муж — третий ребенок. Она любила его. В те времена, если уж ты выходила замуж, то не мучилась потом всю жизнь сомнениями в правильности выбора.
Я не уверена, что смогла бы так.
