Диана Кади - Отвратительная истина

– Что-то слишком часто в последнее время ты стала звать меня в гости по ночам. Я ведь могу не то подумать, – смеясь, сказала Ольга.

– Не смешно, – резко ответила Марта.

– Прости. Пыталась пошутить.

– А ты в следующий раз не пытайся, а шути, – наполняя бокалы новой порцией виски, сказала Марта.

Ольга отставила от себя стакан. Встала из-за стола и, глядя на подругу своими большими карими глазами, сердито произнесла:

– Я не собираюсь терпеть твои выходки. С посыльными своими так разговаривай.

Ольга направилась к выходу. Марта пошла следом за ней и, взяв ее за руку, прошептала:

– Мне плохо, Оль… Только ты меня понимаешь. Останься. Я так боюсь уснуть…

– А когда ты начнешь хотя бы пытаться понимать людей?!

– Не уходи… – тихо сказала Марта.

Для нее не было ничего унизительнее, чем просить о помощи, признавать свою слабость, и ей казалось, что, если она скажет об этом хоть немного громче, ее все осудят.

– Ладно, но если еще раз… Имей совесть, в конце концов. Я единственная, кто терпит твой скверный характер.

– Пойдем на балкон. Здесь душно. Я задыхаюсь…

Марту душила тревога. Страх, о котором знала только она. Боясь снова увидеть жуткое напоминание о прошлом, она боялась спать. Прошло несколько минут в полной тишине. Наконец Ольга нарушила молчание:

– А что за ужастики тебе снятся? Ты мне никогда не рассказываешь! Что в них такого страшного?

Марта отвела глаза. Затем посмотрела на Ольгу в упор, но взгляд прошел словно сквозь нее.

– Ничего особенного, – не желая продолжать разговор на эту тему, выпалила она. – Лучше скажи, как у тебя дела? Нашла себе кого-нибудь? Ты ведь уже долго одна…

– Вот от тебя это слышать особенно забавно, – с ироничной улыбкой ответила Ольга. – Да зачем они вообще нужны?! Кругом одни альфонсы. Накачают себе бицепсы, а про мозги забывают. Альфа-самцы, блин.

– Да уж, – наконец улыбнувшись, ответила Марта. – А помнишь того на корпоративе, в особняке у Ходакова?

– Да-да, – оживилась Ольга. – Встал такой у бассейна и говорит: «Сфотографируйте меня у моря». Его переспрашивают: «У моря?» А он, с серьезным лицом: «Да, у моря».

Подруги громко засмеялись.

– У моря… – вытирая слезы, выступившие от смеха, повторяла Марта. – Бедный мальчик моря никогда не видел! – и они вновь разразились громким хохотом.

Марта Гордеева редко позволяла себе расслабляться, но приятная компания и алкоголь сделали свое дело. И правда, кроме Ольги, Марту не понимал никто. Категоричный нрав и привычка смотреть на людей свысока стали одной из причин того, что в жизни Марты фактически не было близких и друзей.

– А ведь если говорить начистоту, ты мне изначально очень не понравилась, – уже с серьезным выражением лица говорила Ольга подруге. – И не нужно на меня так смотреть! Еще скажи, что ты удивлена. – на ее лице снова показалась улыбка.

– Я и не старалась тебе понравиться, – с такой же игривой иронией ответила Марта. – Мне обычно наплевать, что обо мне думают другие. Но скажи, о чем ты подумала, когда впервые увидела меня?

– О том же, о чем и другие: самодовольная сука, которую волнуют только собственные интересы.

– О как! А сейчас? Что ты можешь сказать обо мне сейчас?

– Да то же самое, – произнесла Ольга и как-то странно улыбнулась.

Марта ответила подруге улыбкой, но ее душу сжимала тоска. Она очень ценила Ольгу за смелость говорить правду в глаза. Ольга была единственной, кто вызывал у этой сильной женщины искреннее уважение. Она понимала, что не должна обижаться на эти слова, – хотя бы потому, что в них не было лжи, однако они все же ранили ее. Вдруг Ольга засобиралась.

– Я пойду. Завтра с утра с заказчиками встречаюсь. Тебе бы тоже не мешало выспаться…

Марта осталась одна. Ее клонило в сон, но она прилагала все усилия, чтобы выдержать это испытание, мучившее ее вот уже несколько недель. С того дня, как жизнь Марты кардинально изменилась, призраки не давали ей спокойно жить. Однажды на какое-то время это прекратилось, но сейчас тягостное прошлое снова мешало ей строить счастливое будущее.

Глава 2

«Почему, избавив сотни людей от душевных переживаний, я не могу помочь самому себе? Как сапожник без сапог. Заезженная, но очень актуальная в моем случае пословица. Для меня нет ничего проще, чем решать чужие проблемы. Будь это брошенная женщина или закомплексованный парень, чей нос мешает ему быть по-настоящему счастливым. А он хотел к пластическому хирургу. Зачем, если есть я? Без ножа и скальпеля я преображаю человеческие судьбы. А сам утопаю в рутине, живу с нелюбимой женщиной и изменить ничего не могу. Слабак», – в очередной раз размышляя подобным образом, жалуясь самому себе на жизнь, Вадим Келлер не замечал дождя, который так верно отражал его серую действительность. Под старой крышей автобусной остановки прятались зевающие школьники. На ее стенах листовки с политическими призывами соседствовали с надписями непристойного содержания. Но Вадиму было наплевать и на предстоящие выборы, и на безнравственность подростков. Дождь хлестал его по щекам, но Келлер шел не спеша. Он думал о том, что беспокоило его уже на протяжении многих лет. Сегодняшние мысли ничем не отличались от вчерашних, потому что в его жизни давным-давно не происходило ничего нового. Мимо пробежала дамочка не первой молодости, сумочкой прикрывая прическу, имевшую вид коровьей лепешки. «Не переживай. Хуже уже не будет», – улыбнувшись, подумал Вадим, продолжая путь к своему офису. Дождь все усиливался, как и злость несчастливого семьянина на самого себя. А влюбленную парочку, которая обнявшись стояла на тротуаре, тоже не волновали утренние осадки. Они наслаждались друг другом, и казалось, что, случись буря или ураган, они и не сдвинутся с места. «Выходит, что все равно или влюбленным, или таким, как я, – людям, у которых нет стимула жить и радоваться каждому новому дню. Хотя я не такой уж и несчастный… Мне грех жаловаться, – продолжал про себя Вадим. – У меня прекрасные дети. Я не допущу, чтобы Диана и Егорка росли без меня. Мне нравится моя работа – наверное, потому, что есть люди несчастнее, чем я. Помогая им, я хотя бы на время отвлекаюсь от своих переживаний. Только вот путь на работу и обратно – как ежедневная пытка. Наедине с самим собой у меня не остается шансов. Я съедаю себя изнутри и ничего не могу с этим поделать. Психолог…»

Спустившись в подземный переход, Келлер увидел старого бомжа. «Боже мой, он не брился целую вечность», – подумал Вадим. Грязная и до ниточки промокшая, как и ее хозяин, шляпа была почти пуста. Толпы суетливых людей спешили по своим делам, но Вадим остановился. Бездомный бормотал что-то себе под нос, а Келлер смотрел и не понимал, что же в нем так привлекало его. Старик с густой белой бородой глядел на Вадима своими добрыми, но очень грустными глазами. Он был настолько обаятельным, что напоминал Деда Мороза, только попавшего под сокращение. Встретить на улице симпатичного бомжа было такой же редкой удачей, как и разбогатеть, участвуя в финансовой пирамиде. Старик снова потупил взгляд, продолжая бурчать. «Кажется, я понимаю, что меня заинтересовало в этом бродяге, – догадался Вадим. – Наше сходство. Нет, конечно, не внешнее. Я хорошо одет – Лера встает в шесть утра, чтобы я надевал свежевыглаженные рубашки. Я сыт, и у меня есть крыша над головой, но я такой же нищий. У меня есть деньги и признание, но я беден. А все потому, что у меня нет любви. Одиннадцатый год я не могу оставить Леру. Жалость? Скорее всего. Ведь она не сможет без меня. И дети. Когда я уже начну думать о себе? Я хочу полюбить по-настоящему. Если бы можно было так же сидеть на грязных ступеньках и просить любви, я бы непременно составил нищему компанию. Но кто мне ее подаст? Да и зачем мне любовь, брошенная только из жалости…»