Анастасия Кудинова - Я вижу пламя (СИ)
Сигарета. Во всем была виновата она. Этот маленький предмет создал огромный пожар. Мой отец любил курить. Хотя… «любил», скорее, не то слово. Он брал очередную пачку сигарет, когда нервничал, волновался, или был расстроен. И вот, в тот кошмарный день после моего ухода, видимо, папа закурил и забыл затушить сигарету, ибо же выронил ее и не заметил, как искорки упали за ее пределы, образовав жестокое пламя.
Но я одного не понимаю — как родители не могли заметить появление огня и запах гари сразу? Почему они находились в доме, когда беспощадный огонь поедал его? Мама и папа могли ведь выбраться, тогда почему медлили? Почему?
И разве никто не увидел пожар, не пришел им на помощь из соседей?
Я понимаю, наша обитель находилась на одной из самых малолюдных улиц, но хоть кто-то, хоть одна живая душа должна была увидеть дым, услышать крики, вызвать пожарных и скорую! В конце-то концов, прийти на помощь…
Возможно, если бы она это сделала, люди, которых я любила, были бы сейчас живы…
И я тоже хороша: стояла, как вкопанная долго, смотрела на горящий дом, из которого доносились ужасные вопли, а потом только удосужилась забежать в него, чтобы, якобы, спасти тех, от кого ничего практически не осталось.
Я не должна винить кого-то в том, что моих родителей не смогли вынести из объятий пламени, кроме себя.
Это полностью моя вина.
Если бы я не поссорилась тогда с ними, то папа бы не закурил, не было бы пожара. Ничего. Они бы не погибли в тот роковой день — девятнадцатого апреля.
Я виновата во всем.
Их не стало из-за меня.
А я так и не попросила прощения у мамы и папы.
И не попрошу уже никогда.
Они не простят меня.
Потому что их нет.
Закрыв глаза, я тихо заплакала и опустила голову вниз. Я прекрасно понимала, что осталась одна в этом мире — без родителей, совершила огромную ошибку, уйдя из дома и бросив их одних.
Я не должна была тогда переступать через порог.
Не должна была!
Но, увы, прошлое изменить нельзя.
Маму и папу не вернуть больше.
Их нет.
И я с этим не свыкнусь. Ни за что. Каждый день я буду вспоминать, как паршиво поступила, накричала на дорогих для меня людей, сказала им много плохих слов, а потом просто ушла. А когда вернулась — не смогла их спасти из-за своей медлительности и несобранности.
А сейчас…
Что сейчас?
Как я буду без родителей?
Что будет дальше? Что меня ждет в этой жестокой, пустой, наполненной кошмаром жизни? И стоит ли мне ее прекращать? Или же существовать дальше?
Не знаю.
На данный момент я ничего не знаю.
Этот путь я должна либо пройти одна, выдержав боль, страдания, долгие мучения, либо сдаться.
Но я не уверена, что смогу вытерпеть все это.
Я слабая.
Мои глаза ужасно жгло от слез, которые я тщетно пыталась остановить. Было больно вспоминать о произошедшем недавно. В голове до сих пор не укладывалось, что самых дорогих людей, вырастивших и воспитавших меня, теперь нет на этом свете.
Сделав глубокий вдох, я разлепила веки, когда почувствовала на себе чей-то взгляд, пробегающий по спине. В голове сразу появилась мысль, что человек сзади смотрел на меня уже больше, чем минуту. Все это время он наблюдал за мной и молчал.
Повернувшись, я увидела свою тетю Сару, облокотившуюся о косяк двери. Она тихо плакала и дрожала, будто от холода. Ее глаза — карие и невероятно красивые были направлены на меня. Блестящие, покидавшие их капельки скатывались по щекам, затем и по худым, сжимающим на уровне губ платочек, пальцам.
Она пришла.
Вновь.
Пришла… но теперь не просто навестить меня, а забрать.
Эта невысокая женщина была той единственной, кто приходил ко мне все это время в больнице. Она практически каждый вечер являлась в палату с пакетом свежих фруктов и цветов, успокаивала меня, утешала, хотя сама тоже в подобном не меньше нуждалась. Сара (как я ее просто называла) уговаривала меня существовать дальше, говорила, будто все будет хорошо, если я перестану пытаться свести счеты с жизнью. Но я ей не верила. Я знала — ничего уже не будет так, но, не смотря на это, делала вид, что ее слова действовали на меня подобно лекарству и потихоньку прогоняли мысли о самоубийстве, о котором я нескончаемо думала днями и ночами. Помимо этого тетя твердила, что в произошедшем недавно нет моей вины.
«Тот пожар был лишь несчастным случаем, Селия», — говорила Сара, тем самым якобы успокаивая меня.
А я знала, черт побери, родители погибли из-за меня. Из-за моей глупости. Не ушла бы я тогда из дома, папы бы не закурил, следовательно, не было бы пожара, забравшего жизни целых двух прекрасных людей.
Я никогда не перестану винить себя за то, что было.
Я никогда не забуду об этом.
Как бы меня не просили.
Я всегда, всегда буду помнить о своей вине.
Из-за меня мамы и отца не стало.
У меня был единственный шанс спасти их, но я не смогла.
Я не смогла…
И не справедливо. Вообще не справедливо, что я осталась.
Эта жизнь теперь пуста, бесцветна, ужасна. И она будет Адом для меня. Адом, который я заслуживаю.
Но вопрос: смогу ли я долго существовать в этом лишенном для меня смысла мире? Или же нет? Наверное, я не выдержу. Не выдержу взрыва эмоций, бесконечных страданий, тоски, отвращения и ненависти к самой себе.
И поэтому, рано ли поздно настанет такой день, когда я перестану существовать.
Я убью себя.
Не важно как и где, но я это сделаю.
Потому что я знаю, насколько мне будет хреново проживать каждый день и просыпаться с мыслями, принуждающими меня рыдать, забившись в угол.
Убрав локон светлых волос со лба, достигающих лопаток, Сара кивнула мне в знак приветствия. Ее глаза, наполненные слезами, продолжали смотреть на меня с сожалением и печалью. Скорее всего, она плакала не из-за того, что вспомнила о гибели своей сестры и ее мужа, а из-за меня, видя, как я опять мучаюсь, да бесконечно рыдаю над произошедшем девятнадцатого апреля. На тете красовался серый офисный костюм, с помощью которого я смогла определить, что она прилетела сюда на самолете сразу после работы. Эта женщина согласилась меня опекать, когда решался вопрос с кем меня оставить. Я, естественно, ей очень благодарна за это, за ее заботу, но она никогда не сможет заменить мне родителей, пусть даже если мы станем с ней по-настоящему близки. Она всегда будет для меня тридцатилетней Сарой Блеквуд, помешанной на своей карьере и не умеющей готовить обычную яичницу. Ее прикосновения, объятия, поцелуи, никогда не будут такими теплыми, как у мамы, а подбодряющие или утешительные слова ни за что не будут иметь схожесть с отцовскими.
