Татьяна Веденская - Утро после «Happy End»
– Ну, с Богом, – перекрестила меня мать, и я покатила на электричке от конечной до конечной, по увековеченному в этой скабрезной и полной афоризмов книжке маршруту. Где-то после Покрова у меня началась эйфория от предчувствия перемен. К Орехово-Зуеву меня охватил страх, что я могу не справиться. А после Павлова-Посада я подумала, что теперь, наверное, я стала совсем взрослой. Мне было уже целых двадцать лет.
– И что, получилась у тебя твоя лучшая жизнь? – интересовалась мама, подливая мне чай в короткие визиты нашего семейства на мою историческую родину. До нашей свадьбы с Костей я бывала дома чаще, но мой супруг, будучи эстетом, циником, пессимистом и брюзгой в одном флаконе, еще в электричке делал такое лицо, что выдержать родной колорит в его присутствии дольше пары дней у меня ни разу не хватало сил.
– Ну, конечно, мам. Я очень счастлива. Нам бы вот только квартирку, – вздыхала я. Между прочим, я не кривила душой. И всякий, кто пытался укрепиться в этом чуждом сострадания городе, поймет, о чем я говорю. Квартира – это стабильность, надежность, уверенность в завтрашнем дне. А у меня внутри в качестве балласта жили воспоминания о десятке переездов, каждый из которых давался мне все тяжелее и тяжелее. И о безликих некрасивых квартирах под найм, которые видели столько всего, что хранили отпечатки каждого, кто переступал их порог. Итак, моей главной и самой сложной целью (я уверена, что это даже сложнее, чем познать себя), была покупка квартиры. Однако у мамы было иное мнение на этот счет.
– Вам бы только деток. Сыночка, – мечтала она. – А остальное приложится.
– Что ты! Куда нам сейчас, – пугалась я. Мне хоть и должно было стукнуть в этом году тридцать лет, но биологические часы легко умолкали под грузом всех этих трудовых, переездных и личностных проблем. Я вообще не могла себе представить, что бы делала без Марвелона и ему подобных снадобий, делающих женщину свободной ото всего, в том числе от природы.
– Ну, как знаешь, – вздыхала она. После этого мы традиционно шли всей толпой на кладбище почтить память покойной прабабушки, которая всю жизнь прожила неподалеку от мамы в деревне Леоново, доверху набитой цыганами. Бабушка хоть и жаловалась на здоровье, не умолкая, но дожила до девяноста трех лет и скончалась от угара. Забыла по старости и склерозу открыть заслонку, да и уснула навсегда.
– Покойся с миром, – пускала слезу мама. Я тоже присоединялась, хотя у меня лично с Леоновым были связаны самые противоречивые воспоминания. Бабуля в интересах моего блага нещадно стегала меня прутьями и заставляла полоть огород. До сих пор меня воротит от одного вида перепаханной земли. Однако она же читала мне на ночь самые невероятные, самые сказочные сказки и поила меня самым вкусным молоком «с-под коровки». Была в этом своя, незабываемая прелесть. А вот Косте наша ностальгия была глубоко чужда. Из чистого воспитания он с лицом мученика сопровождал нас, но в каждом его взгляде читалось, что я потом, дома отвечу за все его страдания.
– Там пахнет навозом!
– Ну и что?!
– Там грязь! Я заляпал свой костюм!
– Надо было быть осторожнее!
– Я предельно осторожен. Да на стройке чище, чем в твоих Петушках, – стенал он, спеша донести драгоценный костюм до химчистки. Забыла, я говорила, что он брюзга? Нет? Так вот, ко всему прочему мой муж оказался еще и брюзгой. Вот так-то. Семейная жизнь улыбалась мне во всю ширь белозубой улыбки. Но поскольку супруг не пил (в отличие от меня, кстати), не курил, был аккуратен до педантичности (что было бы просто ужасно, не будь я сама повернутой на всю голову педанткой) и тратил на семью достаточно своих мужских денег, мой брак мог считаться и считался всеми окружающими весьма и весьма удачным. Потрясающе! Мы с мужем могли провести дома весь вечер, не перебросившись не единым словом («передай мне солонку» не считается), но у нас был удачный брак!
– Чего ты хочешь?! – устало спрашивала Дудикова, с которой, если можно так выразиться, я жила настоящей духовной жизнью. – Налить?
– Налить, – согласилась я. – Много ли я хочу? Просто мне не хватает его внимания. Мы с ним практически чужие люди.
– Невозможно прожить вместе четыре года и остаться чужими людьми. Ты сама-то прикинь, – призывала меня к порядку она.
– Я и прикидываю, – кивнула я. – Это означает, что мой муж – уникальный тип. Мы с ним просто неизлечимо отдалены друг от друга. Смертельно!
– Разведись?! – осторожно предложила Динка.
– Что?! Я приличная женщина, – испугалась я. – И потом, когда-то мы искренне любили друг друга.
– Н-да? И куда же все делось? – резонно удивилась Динка. Это, кстати, был хороший вопрос. Когда-то, еще в детстве, я пообещала, что буду честной хотя бы по отношению к самой себе. Обещание это неоднократно приносило мне проблем, потому что я отнюдь не всегда вела себя, что называется, как подобает. Много раз мне приходилось честно признаваться, что вот тут-то я вела себя как стерва, а вот тот-то совершенно ко мне равнодушен, а я сама себе все просто напридумывала. Однажды мне даже пришлось признаться самой себе, что я таки действительно не заслуживаю того повышения зарплаты, которого прошу и даже требую, но в котором мне категорически отказывают. Так что теперь мне пришлось честно признать, что я так и не поняла до конца тех аргументов, исходя из которых мой Костя вдруг снизошел до моей, в общем-то, скромной персоны и женился. До этого он много лет был разборчивым до неприличия и даже целовался со своими бывшими через презерватив. Сначала я предпочитала думать, что этому причиной была неземная любовь, но очень быстро на эту тему закрались сомнения. Почему тогда он по вечерам на меня даже не смотрит, зато очень даже смотрит, что я приготовила на ужин. И почему его не так уж сильно интересует, о чем я думаю и чем живу, но зато живо волнует, убралась ли я в квартире, выгуляла ли я нашу с ним собаку и не поздно ли я пришла домой.
– Приличия! Он хочет, чтобы я соблюдала приличия! Его устраивает, что я аккуратна, исполнительна, хорошо готовлю и гуляю с собакой. Которую, между прочем, завел он!
– И что? Что в этом плохого? – удивлялся он, когда мне все-таки удавалось вызвать его на некое подобие откровенного разговора. – Ты что же, предпочитаешь жить скандально?
– Ты меня не понимаешь! – сокрушалась я.
– Да что там понимать, – удивлялся он. Вот так мы и жили. Только не надо думать, что наш «успешный» брак складывался из череды скандалов. На самом деле они были крайне редки. В остальное время мы жили душа в душу. Он – на работе, я у Динки дома по пятницам и в любое другое время, когда мне удавалось изобрести повод, чтобы поехать к ней через весь город. Когда-то я просила Костю снять квартиру поближе к Динкиному Марьино, но Костя (видимо, специально чтобы поиздеваться) заявил, что Марьино – это жутко плохой с экологической точки зрения район и снял квартиру на Молодежной. Я рвала и метала, но это никого не заинтересовало, так что теперь, чтобы повидать Динку дома, мне приходилось преодолевать всю протяженность подземного города машин (прямо как в Матрице) или искать компромисс.
