Измена. Мы больше не твои - Ира Дейл
Пойдя по ней, мы чуть дольше будем добираться до дома, но, по крайней мере, не столкнемся с Артемом и его любовницей.
— Как насчет Маши и Медведя? — минут через десять размахиваю дверь в нашу квартиру, пропуская девочек вперед.
Они с визгом «да-а-а» тут же забегают в небольшой коридор, прыгают на длинный пуфик и начинают расстегивать липучки на сандаликах.
Разуваются, раскидывая обувь в разные стороны, и мчатся в гостиную.
— Оля и Лена, — произношу заговорщически, сняв балетки, поставив их на стеллаж для обуви и следуя за девочками в нашу светлую гостиную, соединенную с кухней. — А как насчет того, чтобы посмотреть телевизор на нашей с папой кровати? — цепляюсь взглядом за малышек, которые устроились на молочного цвета кожаном диване перед телевизором. Кухня с барной стойкой за их спинами выглядит темной из-за завышенных жалюзи.
— Правда? — Оля, которой, похоже, сестра криво нацепила бантик на один из хвостиков, склоняет голову к плечу.
— Ага, — не нужно им видеть наши с мужем разборки.
Девочки переглядываются. Не проходит и секунды, как они быстро спрыгивают на пол и бегут к одной из двери, находящейся сбоку от дивана.
Следую за ними. Когда вхожу в нашу бежево-коричневую спальню, сразу же нахожу девочек на двуспальной кровати, с двух сторон от которой расположились деревянные лакированные тумбочки. Девочки развалились на больших декоративных подушках коричневого цвета прямо перед телевизором. Странно еще, что под плед не забрались.
— Готовы? — иду с открытому деревянному стеллажу, стоящему рядом с телевизором. На нем мы храним книги и всякие мелочи. Беру с полки пульт. Включаю телевизор, нахожу детский канал, переключаю на любимый мультик дочек.
Сосредотачиваюсь на малышках.
— Мама всегда будет с вами, слышите? — выдавливаю из себя улыбку, хотя у самой все внутри сжимается.
Оля и Лена синхронно кивают. Не выдерживаю, подхожу к ним. Забираюсь коленями на кровать. Целую обеих в щечки, после чего быстро сползаю на пол. Пытаюсь сморгнуть слезы, которые подступили к глазам.
— А теперь смотрите, — делаю погромче, чтобы малышки точно ничего не услышали.
Разворачиваюсь, краем глаза улавливаю свое отражение в зеркале на дверце шкафа — я похожа на живой труп: под глазами синяки, кожа побелела, глаза покраснели.
В другой день я точно завалилась бы спать после тяжелого дня. А так просто выхожу из комнаты, плотно закрываю за собой дверь. Бреду в прихожую, убираю обувь девочек в стеллаж для обуви, после чего снова иду в гостиную. Мне разрывает от эмоций, бушующих внутри, но внешне я остаюсь полностью спокойной.
Сажусь на диван. Складываю руки на груди. Сосредотачиваюсь не на телевизоре, а на проходе недалеко от него. Жду.
Входная дверь распахивается почти сразу, с грохотом ударяется о стену. Бешеный муж с глазами, в которых плещется тревога, влетает в квартиру. Быстро скользит взглядом по гостиной. Останавливается на мне.
— Саша, — взволнованно выдыхает Артем. — Ты наших девочек не видела?
— А почему ты меня спрашиваешь? — зло сужаю глаза. — Разве не их новой маме ты должен задавать этот вопрос?
Глава 4
Мне приходится сделать несколько глубоких вдохов и длинных выдохов, чтобы хоть немного успокоюсь жар, сжигающий меня изнутри. Боль пронзает каждую частичку моего тела. Перед глазами темнеет. Я не могу поверить в услышанное. Кажется, будто все происходит не со мной.
Несколько раз моргаю, чтобы прогнать тьму, постепенно засасывающую меня в свою трясину. Судорожно вздыхаю.
— Ты же не имеешь в виду… — не могу произнести остальное вслух. — Это из-за тогда, что я не сделала тебе… — тяжело сглатываю.
Пальцы подрагивают, поэтому приходится сжать их в кулаки. Ногтями впиваюсь в ладони. Надеюсь, что боль физическая поможет хоть немного притупить ту, что сжирает меня изнутри.
Становится жутко противно, ведь постепенно начинаю осознавать — Артем получил у другой то, что я ему не дала.
Дыхание застревает в груди. Горло сдавливает. Меня начинает мутить.
— А чего ты ждала? — Артем пожимает плечами. — Я здоровый мужик. Ты правда думаешь, что я буду хранить целибат и ждать, пока ты, наконец, найдешь на меня время?
Каждое слово, словно стрела, пронзает мое сердце. До сих пор сложно поверить, что Артем, мой муж, мог сказать что-то подобное. Мои глаза еще больше расширяются. Кажется, вот-вот вывалятся из орбит. Хватаю ртом воздух, но он отказывается проникать в легкие. Голова начинает кружится, тело немеет.
— Мы… — голос охрип, поэтому тяжело сглатываю. — Мы же женаты, — желудок стягивается в тугой узел.
— Вот именно, мы женаты, — Артем отталкивается от барной стойки и, не вынимая рук из карманов брюк, направляется ко мне. — Напомни, когда ты в последний раз исполняла «супружеский долг»? — буквально выплевывает последние слова, которые ощущаются, будто удары кнута. Едва не прогибаюсь под ними, но все-таки собираю в себе остатки сил, чтобы стоять ровно и с гордо-поднятой головой смотреть на мужа.
Он все приближается ко мне и приближается. По моей коже электрические разряды проносятся, не забывая “укусить” побольше.
Артему остается сделать всего один шаг, как я отмираю. Сердце разгоняется с невероятной скоростью. Разум накрывает паника. Начинаю отступать, дыша при этом рвано, прерывисто. Благо, гнев никуда не девается, наоборот становится ярче, сильнее. Сжигает меня изнутри. Он помогает рассеять остатки тумана, заполнившего мысли.
— У меня работа! Первый год! — зло выплевываю, не переставая отступать. — Почему я должна это объяснять? Мы же сам помогал мне устроится в эту больницу!
Артем хмыкает. Сужает глаза. На его губах растягивается хищная ухмылка.
— А до работы была интернатура, — язвительность наполняет его голос. — А до интернатуры — учеба, — ускоряется. Я делаю еще шаг и икрами на что-то натыкаюсь. Артем тут же пользуется небольшой заминкой, в два широких шага настигает меня. Останавливается в паре миллиметров, нависает. — Ты всегда ставила на первое место только на свои потребности, — поднимает руку и кончиком указательного пальца касается моей скулы.
Одергиваю голову. Зло зыркаю на Артема.
— Ты знал, на ком женишься! — шиплю, не отрывая наполненного ненавистью взгляда с мужа.
Артем всего лишь приподнимает бровь, но этого достаточно, чтобы меня пронзила стрела боли. Она
