Горечь и мед - Вера Рэйдж
— Неужели тебе не интересно, кто он? — она отложила последний кленовый лист в сторону и собрала ошметки бумаги по столу в одну кучу. — Ах, да. У тебя ведь в голове только ОН! Мистер-любовь-всей-жизни. Пора бы уже посмотреть и на других парней.
ИМ Лиза называла Вадима Стрешнева. Для него я — лучшая подруга, а для меня он — безответная любовь вот уже как три года. И эту френдзону, казалось, вообще ничем не разрушить.
— Я перестану думать о Вадиме, как только появится кто-нибудь, кто превзойдет его по всем параметрам.
— Ева, — она рассмеялась, — ты так точно никого не найдешь. Вадим — самый классный парень в школе.
Я покосилась на нее.
— Не подумай ничего такого, он твой. Просто если смотреть правде в глаза, у него единственного из нашей параллели никогда нет отбоя от девушек. Даже практикантки, уверена, заглядываются. Помнишь географичку в прошлом году? “Вадим, помоги стереть с доски”, — она спародировала притворный тонкий голосок практикантки. — Точно тебе говорю. — Лиза встала и забрала скотч с учительского стола. — Думаю, нам нужно сходить куда-нибудь погулять. Хоть в Парк Горького! Я все лето просидела у бабушки в деревне. Только и делала, что кормила комаров и смотрела с ней записанный на кассету сериал “Клон”. В десятый раз подряд! — Лиза приклеила первый кленовый лист к окну.
— Ты права. Нужно развеяться.
— Вот-вот. В чем ты пойдешь завтра? Только не надевай каблуки, не хочу быть ниже тебя на линейке.
Я кивнула и помогла ей с остальными листочками. Зачем только она напомнила мне о Вадиме? Все лето я старалась не думать о нем и не доставать сообщениями в поездке. Стрешневы всем семейством уехали на три месяца путешествовать по Европе и вернутся сегодня ночью самым поздним рейсом. Мать Вадима владела сетью салонов красоты, поэтому каждое лето устраивала своим детям приключения. Она бы с легкостью могла отдать его в школу с такими же богатенькими отпрысками, если бы сама не училась когда-то в нашей школе. Вадим говорил, что ему так даже больше нравится. Чего нельзя сказать о его младшей сестре Лере. Вот она-то мечтала учиться в частной школе. Но их мать оставалась непреклонна. Она очень любила нашу школу, хоть я и не понимала почему. В восьмом классе они уехали в Америку и ходили там в Диснейленд. Вадим привез всему классу брелки с Микки Маусом. Я жутко завидовала ему и считала зазнавшимся богатеем. А потом, когда мы стали ближе общаться, я поняла, что на самом деле он не такой. Да, иногда у него проскальзывали фразочки по типу: “Ты что поедешь с утра на метро? Там же часпик. Вызови такси”. Или когда он хвастался тем, что на восемнадцатилетие мать купила ему квартиру. Меня это безумно раздражало ровно до того момента, как мы не начали зависать там почти каждый вечер, когда к нему не приходила очередная фифа. Конечно, внешность Вадима заставляла и мои коленки трястись время от времени. Под два метра ростом, со светлыми волосами цвета пшеницы и голубыми глазами ему иногда хватало лишь одного взгляда, чтобы заполучить девушку. Они велись и на деньги его семьи, а он успешно пользовался таким вниманием. Однако, мало кто знал его настоящего. Знал, как знаю я. Вся маска крутого парня тут же улетучилась, когда речь заходила об его отце.
Мы с Лизой попрощались и разошлись в разные стороны. Мой велосипед остался нетронутым. Рядом с ним курил дядя Коля, стряхивая пепел на лестницу прямо перед школой. Завтра он так делать уже не сможет.
— Я следил за твоим байком как мог, — пошутил он и рукой развеял сигаретный дым передо мной.
— Спасибо, дядя Коля. До завтра!
Я вернулась домой уже после семи вечера. Покаталась немного по району, пока еще могла себе это позволить. В следующий раз я смогу выгулить велосипед только на выходных, если позволит погода. А потом осень накроет город серым маревом, проливными дождями и тоской. И можно забыть про велосипед до следующего лета. Отстой.
Дома пусто. Отец приходил с работы в девятом часу после смены в банке. Если у Вадима осталась только мама, то у меня только папа. Моя мать бросила нас, когда мне только исполнилось девять. На следующий день после дня рождения отца. Улетела с каким-то кубинцем заграницу и ее след простыл. Антонио. Из-за него теперь даже простое имя Антон под запретом в нашей семье. Раз в год мать писала сообщение с поздравлением с днем рождения, и больше мы не общались. Поначалу я горевала из-за этого. Все-таки девять лет — очень нежный возраст. Но со временем я смирилась, что она никогда не вернется. Отец старался не показывать этого в обычной жизни, но он грустил. Грустил так, что каждое семейное застолье заканчивалось тем, что он напивался и начинал плакаться тете Жене. Сестре моей мамы. Я ненавидела эти сборища с родственниками. Всегда одни и те же темы. “Как плохо, что она уехала”, потом “какая она плохая, что бросила ребенка с мужем”, а потом “как плохо, что Ева осталась без матери. Что же из нее вырастет?” К последней теме я почти всегда успевала уйти к Лизе или Вадиму. Но иногда такой возможности не представлялось, и я сидела в своей комнате. Включала музыку на полную, лишь бы не слышать, как ревет пьяный отец. На утро он просыпался с жутким похмельем и делал вид что не помнит, что произошло накануне. Но я знала, что это неправда. В трезвом виде он всегда становился серьезным банковским работником.
Телефон завибрировал.
Лизончик: “Я нашла его в сети!”
Я закатила глаза. Она могла найти всех и всегда, зная только имя или цвет волос. Как-то она нашла парня, который ей нравится, по обоям на фоне его фотографии. Настоящий Шерлок Холмс.
Ева: “И кто он?”
Лизончик: “Его зовут Андрей, ему 18. Судя по профилю приехал из Питера.”
Точки все еще бегали над диалогом. Наш класс отличался от других, потому что почти всем уже исполнилось восемнадцать. Словно родители сговорились и отвели нас в школу на год позже. А кто-то просто родился в сентябре. Только Лизе и парочке людей все еще было семнадцать.
Лизончик: “По гороскопу скорпион.
