Богатая и любимая - Елена Зыкова
Хуана он нашел в шестом по счету заведении. Шкипер с неизменной сигарой сидел возле большой кружки пива и играл в карты с тремя своим друзьями. Увидев Владимира, он привстал и виновато развел руками, что должно было означать: «Я готов к отплытию, но сами видите, что творится с погодой!» Они принялись беседовать — три слова по-немецки, два по-английски, одно по-испански и активная жестикуляция руками, — используя тот самый «международный язык», который прекрасно понимают в Европе, да и в Японии тоже. Из пятиминутной беседы Владимир уяснил, что черный вихрь очень скоро потеряет свою силу, Хуан вычистит яхту — можно будет отплывать в любую минуту.
Закончив беседу со шкипером, Владимир вышел из ресторана, укрылся от океанского ветра за кирпичной стеной и вытащил из кармана сотовый телефон. При жене он не любил разговаривать как с дочерью Катей, так и с сестрой Дашей. Дочь училась в Лондоне, в привилегированном колледже, а сестра Даша как родилась в Алтайском крае, так и оставалась там, упрямо не желая покидать родные места.
Сигнал на Лондон прошел легко, и через десяток секунд послышался веселый голос Кати:
— Папа, это, конечно, ты?
— Я, родная. Кто же еще?
— Ты где с мамой? На Гавайях?! Или во Флориде?
— На Канарах.
— Тоже круто! Ох, как я вам завидую! У вас небось солнце и океан, а у нас тут промозгло, студено. Зуб на зуб не попадает, особенно по утрам!
Владимир спросил тревожно:
— Ты что, осталась без хорошей одежки на зиму?
— Да что ты, папа! Одежка у меня класса люкс! Но ведь когда утром делаешь пробежку по парку, то бежишь в трусах и майке! Вот и мерзнешь, пока не разогреешься.
— Будь аккуратней, а то простудишься.
— Нам, сибирякам, такие температуры нипочем!
— Я что тебе звоню: я в газетах вычитал, что в Эдинбурге состоится музыкальный фестиваль. Там соберутся звезды самого высшего разряда. Эдинбург далеко от тебя?
— Здесь все недалеко, папа. Ты хочешь, чтобы я пошла на этот фестиваль?
— Надо, дочь. Ты у меня новое Поколение. Я-то в музыке тупарь. Я бы гордился, если бы ты оказалась в этом Эдинбурге.
— Папа, а ты знаешь, сколько стоит билет на такой концерт?
— Катя, плюй на деньги! Это всего лишь ярко разрисованные бумажки! Я вышлю тебе столько, сколько надо! Что-нибудь еще сказать хочешь?
— Нет, папа. У меня все в порядке! Прилечу летом, и поедем на Алтай.
— Да, конечно. Тебе надо побывать на могилах бабушки и дедушки, чтоб ты у меня вовсе не стала англичанкой.
— Конечно, папа. До свиданья?
— Будь здорова.
Прекратив разговор, Владимир еще с минуту стоял неподвижно, чувствуя, как все его существо еще сохраняет то нежное тепло, которое он всегда ощущал при разговорах с дочерью. Он ее безумно любил и порой сознавался, что весь его сумасшедший бизнес, весь дьявольский риск этого русского бизнеса только ради дочери. Всякие другие ориентиры и цели в жизни он давно утерял. А с Ириной дела уже явно катились к разводу; сколь бы терпелив ни был мужик, даже сибиряк, но всякому терпению приходит конец. Это он понял осенью, когда как-то ехал из офиса домой и вдруг с ожесточением понял, что ему не хочется ехать домой. Не хочется, и это нежелание свидетельствует о конце всяких отношений. Если мужик не хочет ехать домой, то говорить уже не о чем, надо разводиться.
За размышлениями он набрал номер сотового телефона сестры Даши. Телефон этот он ей подарил — у учительницы средней школы денег на подобные игрушки не было, да и не могло быть. Номер пришлось набирать четыре раза, пока не послышался напряженный и звонкий голос Даши:
— Володя, это ты?!
Он засмеялся:
— А кто еще может звонить на твой сотовый в ваш медвежий угол?! Я, конечно.
— Ой, а мы с теткой уж заждались твоего звонка, думали, не случилось ли чего!
— Со мной никогда ничего не случится, разве что жена спящего в постели зарежет.
— Володька, не говори так! Ты откуда звонишь?
— Остров Тенерифе в системе Канарского архипелага. — Вот здорово!
— Здорово! Полетела бы с нами, так теперь бы не завидовала.
— Я не завидую, Володя, честное слово! Ну как я могла полететь?! У нас же учебный год в разгаре!
— А как погода?
— Жуть! Мороз под сорок! Чересчур много даже для нас. — Ничего, перетолчетесь. Теперь слушай внимательно. Я перед отъездом купил тебе квартиру в Москве.
В хорошем районе, кирпичный дом. О работе не думай. Я отправлю тебя на курсы переквалификации, ты их окончишь и начнешь работать на моей фирме! Все! Твоих жалких возражений я и слушать не хочу, ясно тебе?
— Володя…
— Я уже тридцать пять лет Володя. Дашка, время же идет! Пора уже выйти замуж, завести детей, как всякой бабе положено! Все! Заканчивай этот учебный год, сворачивай свои занятия и налегке, без своего барахла, прилетишь в Москву.
— А с кем же здесь тетя останется?! — отчаянно закричала Даша.
— Да у твоей тети по всей округе родни что блох на бешеной собаке! Одна она не останется.
— Володя… Но здесь же родительский дом…
— Так что, ты его до самой смерти сторожить нанялась?! Родительский дом на то и существует, чтоб дети его покидали и уходили в большую жизнь.
— Но тетя…
— Тете мы подарим на прощанье корову. Она, по-моему, о ней мечтает уже сто лет…
— Да…
— Купи ей корову завтра же! Деньги у тебя еще есть?
— Есть, Володя, есть, спасибо.
— Ну все! Если не прилетишь в Москву сама, я в июне пошлю своих парней из охраны, они тебя спеленают по рукам и ногам и привезут в Москву силком. И я не шучу, ты мне веришь?
— Верю, Володя.
— Бывай, я позвоню, как вернусь в Москву.
— Буду ждать, до свиданья, братишка.
Третий звонок в Москву Владимир сделал после некоторых колебаний. Он выходил на связь со своей фирмой, а колебался потому, что не хотелось оскорблять сотрудников назойливым контролем. В его холдинге «Гиппократ» опытный, профессиональный состав, которому Владимир полностью доверял. И он знал, что налаженная работа катится надежно и уверенно, как трамвай по рельсам. И ни в каком его