Ни единого шанса - К. Р. Джейн
Я чувствовала, что должна двигаться, выяснить, что случилось, понять, кто я такая.
— Нет, это не так, — мягко сказала доктор. — Но будешь. Скоро.
Врачи подвергли меня кучи тестам, пока я совсем не выбилась из сил. Они объяснили, что из-за потери памяти сны будут казаться реальными и сбивающими с толку. Ужасно осознавать, что я одна, и никто не поможет встать на твердую почву под ногами. Никто не скажет, кто я на самом деле. Не поможет отделить сны от реальности, воспоминания от художественной литературы.
Я боролась со сном, в ужасе от сновидений, от темноты. Пыталась сосредоточиться на звуках больницы за дверью, звоне подносов, уносимых по коридору, голосах снаружи.
Но, в конце концов, последовала за темнотой.
На следующее утро я проснулась от яркого солнечного света и знакомого веселого голоса.
— Но дело в том, что это не худшее свидание, на которое я когда-либо ходила!
Без подсказки подруги она продолжила:
— Ладно, это довольно плохо. Но с мужчиной, который пригласил меня на пробежку, проходило худшее свидание. А потом был обед, где я совершила ошибку, сходив в туалет, и он заказал сливовый сок и салат из капусты. После чего начал читать проповедь о пользе черносливового сока, чрезвычайно подробно… Я имею в виду, по крайней мере, мне нравится есть чипсы.
Голос был хриплым, когда я попыталась что-то сказать, что почти сдалась, ужаснувшись тому, насколько слабо это прозвучало.
Но она бросилась ко мне с радостным видом.
— Ты проснулась! Спящая красавица!
— Как… ты нашла… черносливщика?
Я произнесла это хрипло, практически неразличимо.
Она издала сердечный, удивленный смешок.
— Ты все слышала?
— Я не… пыталась… подслушивать.
— Ты не подслушивала, — сказала она.
Я огляделась в поисках другой медсестры, которая составляла ей компанию.
— Где…
Она тоже огляделась, как будто ожидала, что кто-то еще выползет из-под кровати.
— К тебе никто не приходил, милая, — сказала она нежным голосом.
— С кем ты разговаривала? — спросила я, потому что больше не могла думать о том, что никто не пришел сюда.
— О, — удивленно сказала она. — Это… с тобой, вообще-то. Я много с тобой разговаривала. Показалось, тебе нужен друг, и… Что ж, мне тоже, — она взяла мою руку, чтобы пожать, поскольку я все еще была слаба. — Кэрри.
Я попыталась вспомнить свое имя, и голова внезапно заболела, словно в мозгу что-то разорвалось.
— Все в порядке, — сказала она, обычная неистовая энергия улетучилась. Кэрри положила обе наши руки на кровать. — Я останусь здесь, с тобой.
И она так и сделала.
Следующие несколько недель я провела в реабилитационном центре. В то время как полиция пыталась выяснить, откуда я родом.
Но никто и ничего не знал о моем прошлом. Это так неприятно.
И унизительно.
Сотрудники больницы собрали деньги, чтобы внести первоначальный взнос за мою первую квартиру. Она находилась за углом от больницы — то есть не в лучшей части города — и когда я стояла в дверях через несколько месяцев после того, как проснулась, казалось, что должна находиться где-то в другом месте.
Должна войти в свой личный дом.
Кэрри вошла вместе со мной, и каким-то образом ее обычное искрящееся тепло, казалось, наполнило маленькую, слегка пахнущую плесенью квартиру.
— Давай откроем окна. Смотри, мы обставили ее для тебя. Этот футон привезли из дома Харли, но я чертовски испугалась — не могла бы ты объяснить, как медсестра может курить?
— У всех нас есть свои пороки.
— Кроме тебя, — поддразнила она.
— Только потому, что я не знаю, какими они были.
До сих пор самым большим пороком были закуски из больничного автомата. Я перебирала все, пытаясь найти понравившийся, надеясь, что что-то вызовет воспоминания. Съедала ли я булочку с медом на завтрак, торопясь в старшую школу? Драже из пасхальной корзинки, когда была маленькой? «Принглс» во время просмотра фильмов с лучшей подругой?
Но ничто не оживило воспоминания.
Хотя я любила мармеладных мишек.
Это было почти все, что я знала о том, кем являюсь.
— Узнаешь, — сказала Кэрри. — Воспоминания почти наверняка вернутся. Ты молода, со здоровым мозгом.
— Может быть, — я почувствовала нечто странное, суеверное, словно не смогу вернуть воспоминания, пока не получу обратно какие-то фрагменты своей жизни.
Кроме того, возможно, у меня был нездоровый мозг. Это казалось довольно смелым предположением, если посмотреть на мир. У многих людей явно был нездоровый мозг.
Я села на потертую кушетку и открыла пластиковый пакет, который мне дали, когда выходила из больницы со своей старой одеждой. Кэрри принесла чистую одежду, чтобы я могла ее надеть, но когда открыла сумку, то ожидала, что что-то произойдет. Нахлынут воспоминания. Казалось, это важный момент.
Вместо этого я вытащила черную флисовую толстовку с капюшоном, жесткую от застарелой крови, пахнущую смертью. Должно быть, крови было чертовски много. Меня внезапно затошнило, и я засунула ее обратно в сумку.
— Хочешь, я постираю ее? — спросила Кэрри.
— Нет, — сказала я.
Я не могла смотреть на этот предмет одежды, больше нет. Не могла представить, кем была, когда натягивала эту толстовку через голову.
Но когда взяла сумку, чтобы запихнуть ее в шкаф, что-то золотое блеснуло внутри. Я опустилась на ковер, чтобы порыться в сумке, и вытащила сломанное ожерелье.
Тонкая золотая цепочка оборвалась. Но на кончиках пальцев болталось имя, написанное курсивом: Кеннеди.
Внезапный прилив надежды пронзил грудь. У меня было имя, и скоро я верну себе оставшуюся жизнь.
— Кеннеди, — прошептала я. — Меня зовут Кеннеди.
Кэрри секунду смотрела на ожерелье и озарилась радостью, когда поняла, что это значило. Она потянулась, чтобы обнять меня, и я обняла ее в ответ, сжимая ожерелье с именем так крепко, что оно впилось в ладонь.
— Приятно познакомиться, Кеннеди, — сказала Кэрри. — Видишь? Все должно сложиться воедино.
— Возможно, так и будет, — сказала я.
— Давай прогуляемся, — предложила Кэрри. — Может быть, увидим места, где ты бывала раньше. Что-нибудь, способное пробудить воспоминания. И как минимум… я могу взять диетическую колу.
Я никогда не встречала никого, кто любил бы диетическую колу так, как любила ее Кэрри.
Мы зашли в «seven-eleven» чтобы та купила напиток из баночки, который, по ее утверждению, был вкуснее, чем из бутылки, но не нашли никаких воспоминаний.
И все же, бродя по городу, я ощутила трепет.
Я могла завернуть за любой угол и пойти по улице, по которой ходила раньше, и внезапно часть памяти вернулась бы в мой мозг, как резиновая лента.
Теперь в любой день, в любом квартале, который прошла, я была бы ближе к пониманию того, кем являюсь.
Пять лет
