Встречи на полях - Мелисса Фергюсон
И все же это лишь подпрыгивающая на волнах точка по сравнению с идущим напролом океанским лайнером.
Вот почему все в этой приторно-зеленой комнате со скопами на стенах хлопают, как послушные пингвины в цирковом шоу. Вот почему в присутствии миз Пеннингтон Терри из бухгалтерии каждые пять секунд приглаживает свой галстук с фразой «Вот и она!»[4], отсылающей к «Моби Дику»[5]. Вот почему Лайла убирает эйрподы под стол всякий раз, когда мы слышим нетерпеливое постукивание ногтей миз Пеннингтон по двери соседней комнаты в ходе одного из ее спонтанных «визитов». Вот почему я ношу в сумочке пластыри, мучаясь в этих дьявольских, то есть «профессиональных» на вид, туфлях.
Потому что остались только мы – выжившие после великого кровопролития в «Пеннингтоне».
– Я осознаю, что за минувший календарный год мы потеряли несколько преданных сотрудников. Сокращение штата на двадцать девять процентов – это… – Длинные узкие ноздри миз Пеннингтон слегка раздуваются, и она разбивает слово на слоги: – …Об-ре-ме-ни-тель-но. Нам всем пришлось взять на себя дополнительные обязанности. – Она повышает голос и поднимает палец. – Но именно благодаря этому мы снова вернемся на вершину под экспертным руководством мистера Пеннингтона.
Стоп.
Мистера Пеннингтона? То есть…
– Благодаря этому человеку, который десять лет проработал в одном из самых успешных издательств мира, – продолжает она, – у нас появятся свежие идеи и новые перспективы. – Ее взгляд становится ледяным. – Он будет помогать нам выдергивать сорняки, чтобы в будущем мы расцвели. Мистер Пеннингтон, мы рады приветствовать вас в качестве заместителя директора и издателя нашего самого уважаемого импринта, «Пеннингтон Пен».
На мгновение мы все пораженно замолкаем, сидящие в первых рядах оборачиваются, а столпившиеся позади вытягивают шеи, чтобы рассмотреть мужчину, который только что сливался с толпой, а теперь выпрямился в полный рост. Позабыв о ручке, я провожу ею по бумаге, оставляя длинную черную линию.
– С-с-с-с-супер.
Лайла, которая сидит на широком подоконнике передо мной, закатывает глаза. На веках у нее сверкают вчерашние тени металлик.
Что характерно для многих жителей Нэшвилла, длинные светлые волосы Лайлы составляют половину ее веса, круг друзей, которые знают ее настоящее имя, с каждым годом уменьшается, и по-настоящему она оживает, как Щелкунчик, когда на часах уже ночь. Только вместо того, чтобы сражаться с крысами и водить детей по причудливой сказочной стране, она обычно сидит где-нибудь на заляпанном пивом барном стуле в центре города и надрывно поет. Лайл в Нэшвилле столько же, сколько в Нью-Йорке худых двадцатилетних официанток – вагон и маленькая тележка. Они до самого конца не теряют наивную надежду на то, что нынешняя работа, которая позволяет им покупать еду и одежду, – лишь короткая остановка на пути к свободе. И, хотя по глазам миз Пеннингтон примерно на каждом совещании видно, как она борется с желанием вышвырнуть Лайлу с ее ноутбуком на улицу, ее обложки и идеи в области цифрового маркетинга не имеют себе равных. Серьезно. Не имеют равных. Она буквально работает на двух должностях одновременно.
– Ну, теперь хотя бы можно сказать Гарри, что дело было не в его конфликте с миз Пеннингтон из-за пробных оттисков, – бормочет Лайла достаточно громко, и несколько человек, сидящих рядом, оборачиваются. – Это всего лишь классический блат.
– Тс-с, – шипит Джина Бэнкс (шесть лет в редакции «Пеннингтон Трофи») и снова отворачивается.
Месяц назад Гарри, старый добрый Гарри, который последние двадцать два года каждый день носил на работу одинаковые сэндвичи с салатом и яйцом, получил Письмо. Никому не хочется получить Письмо. Меньше всего на свете сотрудник «Пеннингтона» хочет увидеть адресованный ему имейл, в теме которого значится: «НУЖНО ПОГОВОРИТЬ».
Я упираюсь в стену и поворачиваю обратно, и апатичный взгляд Лайлы, говорящий: «Ненавижу эти совещания», – останавливается на моей рукописи. Ее лицо тут же проясняется. Она приподнимает идеально выгнутую бровь.
– Это?..
– Я пообещала, что сдам ее сегодня, – отвечаю я.
– Да, но… здесь?
Так вот каково это – когда в ответ на мои действия удивленно вскидывают брови.
Всю жизнь у нас было наоборот: я следовала правилам и не нарушала границ, а Лайла любила свободу. В седьмом классе она умудрилась принести в школу свой личный дневник – ярко-розовая обложка и сердечки снаружи, секреты внутри – и на обеде бесстрашно держала его открытым, из-за чего у меня случилась паническая атака. А во время недели духа школы[6] она вместе со старшеклассниками заполнила кабинет директора Питерсона дорожными конусами, пока я стояла на стреме со стучащими коленками.
– Я должна отправить ее сегодня, – быстро повторяю я. – Мне нужно всего несколько минут, чтобы внести последние правки.
Боковым зрением я вижу, как к кафедре подходит мужчина и миз Пеннингтон пожимает ему руку.
Будто они никогда не виделись.
Будто перед ней стоит не тот единственный человек, который получил половину ее хромосом.
Я подавляю ухмылку и продолжаю мерить переговорную шагами.
Просто все знают, что три месяца назад сына миз Пеннингтон уволили из «Стерлинг Хауса». Все напряглись в тот день, когда получили рассылку «Паб Ньюз». В ней сообщалось не только сотрудникам «Пеннингтона», но и каждому авторитетному издателю, литературному агенту, киноагенту и всем имеющим отношение к книжной индустрии, вплоть до подающего надежды автора, стучащего по клавиатуре в каком-нибудь подвале, что новый шеф-редактор «Стерлинг Хауса» – Джим Эрроувуд. Любимый сын миз Пеннингтон не просто был отправлен в неоплачиваемый отпуск во время пандемии 2020-го. Его заменили.
Сына Червонной Дамы вышвырнули из Нью-Йорка, и он снова оказался здесь, в Нэшвилле.
И теперь миз Пеннингтон пыталась поправить его положение.
– Спасибо. – Уильям Пеннингтон берется за края кафедры в точности так же, как его мать. У него такая же идеальная осанка, как будто им обоим привязали палку к спине. Стоя рядом в своих безупречных серых костюмах, элегантных, умопомрачительно скучных и недоступно дорогих для большинства присутствующих, они похожи на пару пингвинов. Он обводит помещение внимательным взглядом эффектных голубых глаз – таких же, как у матери. И, в точности как она, хмурится.
Он смотрит на нас как на малолетних преступников, которые пытаются выпрыгнуть из автобуса, не заплатив.
– Я Уильям Пеннингтон. Некоторые из вас, возможно, помнят меня еще ребенком.
– Малыш Уилли! – Сидящий впереди старый Берни Питерсон (тридцать четыре года в «Пеннингтон Трофи») машет ему, и Уильям коротко кивает, не улыбнувшись.
– Не буду вас надолго задерживать. Сейчас авторы уже едут к нам на конференцию, и мы все знаем, как важно максимально к этому подготовиться. Думаю, что никто не хочет повторить опыт двухлетней давности.
Я застываю.
Отлично. Просто отли-и-и-ично.
У меня сердце уходит в пятки, как и всякий раз, когда кто-то упоминает мою первую конференцию-выставку библиотечной ассоциации, сокращенно – КБА. Я поднимаю рукопись повыше, чтобы ни с кем не встречаться взглядом.
В общем, я допустила небольшую, совершенно безобидную ошибку – потеряла четыреста книг и целый набор промоматериалов автора, который прилетел на автограф-сессию с другого конца страны. Ему пришлось ставить свою подпись на кусочках бумаги для скрапбукинга, закладках, предназначенных для промо других авторов, а в один чрезвычайно неловкий момент – даже на внушительном мужском бицепсе.
На таких крупных мероприятиях нужно о многом помнить. А это нелегко, если ты проработала в компании всего две недели, ясно?
Четыре тысячи двести шагов.
Возможно, миз Пеннингтон не называла имен, убеждаю себя я, отрывая взгляд от часов и переворачивая страницу. Возможно, Уильяму рассказали эту историю как бы между прочим: «Да, одна наша сотрудница, которая вообще-то оказалась весьма смышленой и незаменимой в эти трудные времена,