Не мой типаж - Мира Айрон
Метель всё не кончалась. Огромные белые хлопья летели со свинцового неба и бились прямо в окно. Наконец кто-то открыл двери ключом и вошёл. Резко прошёл в комнату прямо в пальто. Марина встала, уступив ему место, но не покинула квартиру соседей. Она чувствовала, что Нина Фёдоровна уходит.
— Гришенька, — прошептала та.
— Тихо, мама, не говори, тебе тяжело, — он держал мать за руки.
"Где ж ты раньше был?".
— Как хорошо, увидела тебя, сынок, — она прикрыла глаза, снова открыла. — Мариночка, это Гриша, мой сынок.
— Да, Нина Фёдоровна, я поняла. Хорошо.
— Мариночка, спасибо. Дай бог вам с Данюшей. Вы хорошие люди.
Марина чувствовала, что глазам становится горячо.
— Гриша, ты сильный. Ты привык один, ты справишься. Помнишь? "Делай что должен и будь что будет", — она закрыла глаза и больше не открыла.
Марина бросилась к ней, проверяя пульс. Совсем слабый.
— Скорую, — она схватила телефон. Позвонила.
— Всё, больше не придёт в себя, — устало сказала она.
— Не каркайте! — резко обернулся он и сверкнул на неё глазами.
— У меня мама так уходила три года назад. Я знаю, что говорю. А вы могли бы и поднапрячься ради человека, которому всем обязаны!
— А вы могли бы не совать нос, куда не следует, Мария Леонидовна!
— Марина Леонидовна. До вашей славной персоны мне дела нет. Дождусь скорую и уйду, не переживайте. Холёная столичная с… штучка, — прошипела она.
— Заткнитесь уже, — устало сказал он, поднялся и снял пальто, оставшись в джинсах и сером свитере крупной вязки.
Сходил до ванной, умылся, вернулся к кровати Нины Фёдоровны. Он был ростом немного выше среднего, широкоплечий, смуглый; с буйными русыми кудрями, немного спускавшимися на шею, лежащими, будто в беспорядке, но видно, что беспорядок этот стоит не одну сотню ненаших денег. Глаза то ли голубые, то ли зелёные, сразу и не поймёшь; скулы высокие, подбородок упрямый, почти квадратный, греческий профиль. Марина, будучи искусствоведом, всегда очень быстро выхватывала взглядом и оценивала лица. Иногда приёмные дети похожи на родителей. Григорий Янович совсем не походил на мать.
Приехала скорая, и Марина ушла домой. По суете, которая возникла примерно через полчаса, она поняла, что всё кончено. Нины Фёдоровны не стало. Тело увезли. Ей очень не хотелось идти к новоявленному соседу, но было поручение, данное при жизни Ниной Фёдоровной. Она постучала, хоть у неё были ключи. Он открыл. Вид у него уже был не такой холёный; Григорий Янович осунулся.
— Мне нужно отдать вам то, что просила Нина Фёдоровна. Иначе я бы не стала беспокоить.
— Проходите, беспокойте. Не очень весело тут одному.
"Ну сочувствия моего ты вряд ли дождешься".
И всё же она сочувствовала.
— Вот. В этом пакете одежда, в которой Нина Фёдоровна просила её похоронить. В этом — деньги на похороны; она говорила почему-то "смёртные". Здесь список, кого позвать на поминки. И адреса ближайших агентств. И комплект ключей, который Нина Фёдоровна давала мне. Всё.
— Спасибо. Похороны завтра в три. Вы же будете?
— Буду, только на обед не поеду.
Он кивнул. Марина скрылась за дверью, он проводил её взглядом.
На следующий день, сразу после похорон и обеда, он отбыл в Москву. А ещё через пару дней в соседней квартире начался ремонт. Несколько месяцев Марина наблюдала в общем коридоре кучу незнакомых лиц, слушала звуки перфоратора, заставляла рабочих убирать из общего коридора горы строительного мусора. Григорий Янович, видимо, руководил ремонтом дистанционно.
* * * * * * *
Конец августа.
Собрав волю в кулак, Марина решила выйти на утреннюю пробежку. Вчера во второй половине дня они с Даней вернулись из Турции. К счастью, ремонт в соседней квартире закончился раньше их отлёта, а то Марина переживала, что же будет. Она не стала будить на пробежку Даню, пожалела, хотя обычно летом заставляла вставать и бегать, чтобы шевелился. Но через несколько дней начнётся учебный год, так что пусть сын отдыхает.
Она закрывала двери на ключ, когда из соседней квартиры кто-то вышел. От неожиданности Марина вздрогнула. Обернулась и оказалась нос к носу с Григорием Яновичем. Он был в спортивном костюме, в ушах айфоновские наушники. Пропустил её в общую дверь, закрыл, уже у лифта достал один наушник и сказал:
— Доброе утро, Марина Леонидовна!
— Здравствуйте, Георгий Янович, — сухо ответила она.
— Григорий Янович, — поправил он. — Я тут уже четыре дня, но вас не видел. Отдыхали?
"Тебе что с того?".
Она не простила ему поздний приезд пять месяцев назад. Хотя это не её дело, но всё же.
— Да, вчера вернулись.
Они вошли в лифт. Там стояли ближе, и Марина отчётливо услышала из вынутого наушника: "Любишь, любишь, любишь, любишь, любишь, любишь, любишь или нет?..".
Она искренне надеялась, что её любимая "Агата" оказалась в этом наушнике случайно, как одна из композиций в плейлисте, или передавали на радио.
Нарочно не стала ничего спрашивать у него о приезде, даже ради вежливости. И так понятно. Приехал вступать в наследство и продавать квартиру. Смотри-ка, тут заранее подоспел, почти за месяц. Видимо, уже на продажу выставил, заранее. Скоро начнут ходить, смотреть. Потом новые соседи… Эх.
Они вышли из подъезда и разбежались в разные стороны — он вниз по улице, а она в сторону сквера.
"Красивая, — думал он, пока бежал. — Породистая". Но увы, совсем не в его вкусе. Ему нравились мягкие и женственные, желательно, блондинки или рыжие, со светлой кожей. Эта тёмная вся: почти чёрные глаза, смуглая кожа, тяжёлые тёмные волосы, длинные и гладкие. Черты лица правильные, большой яркий рот. Но мягкости нет и в помине. Он готов был спорить на что угодно, что она баба-начальник. Голос этот низкий. Брррр… Единственное, что было в его вкусе, — грудь. Явно третьего размера, высокая. И осанка. Осанка танцовщицы балета.
Григорий Янович был очень неравнодушен к противоположному полу, но ещё больше противоположный пол был неравнодушен к нему, Григорию Яновичу. Как он сохранил свою свободу до тридцати трёх лет — одному богу известно. Видимо, повлияло то, что на заре карьеры он вёл бракоразводные дела, и такого насмотрелся… У него выработался стойкий иммунитет к попыткам склонить его идти под венец. Он был очень предусмотрителен и осторожен, чувствовал угрозу, опережал "противника" на несколько шагов, всегда знал, когда нужно прекратить отношения, а когда их вообще не следует начинать. Грудь и
