Любовь цвета боли (СИ) - Полина Жилинская
— Вы можете представиться и объяснить мне, где я нахожусь и по какому праву меня задержали? Пожалуйста.
Я окрылена перспективой, разобраться во всем этом кошмаре, слова сами непроизвольно вырываются из глубин горла. Не могу молчать, так как подвешенное состояние порядком действует на нервы. Но натыкаюсь лишь на молчаливую бетонную стену и нечитаемый, пробирающий до ужаса взгляд.
— Послушайте, вероятно, произошла ошибка. Меня зовут Вересова Ольга Викторовна, я врач… — замолкаю на полуслове, так как после моих слов, выпаленных скороговоркой, мужчина проходит в противоположный конец комнаты.
С противным скрежетом подтаскивает второй стул и ставит напротив меня, почти касаясь коленей. Возвращается неспешно к столу, берет в руки планшет и вновь подходит ко мне. Непозволительно близко, нарушая границы личного пространства, нависая, словно темная громада.
Присаживается рядом со мной на корточки, и наши глаза оказываются на одном уровне. От волнения на миг забываю, как дышать. Обоняние щекочет аромат дорогого парфюма и чего-то еще, терпкого, с горьковатыми нотками цитруса. Но вжаться сильнее в спинку стула меня заставляет отнюдь не это.
Его глаза. Они пустые, холодные, как будто мертвые. По позвоночнику пробегает холодок.
Легким кивком головы мужчина указывает на планшет. Словно вынырнув из оглушающе безэмоционального взгляда, моргаю пару раз и фокусируюсь на экране. На видео наша реанимационная палата. Вспоминаю пациента после ДТП, который лежал у нас и умер от усложненной тахикардии. Хмурюсь, когда в палату входит незнакомый мне сотрудник, девушка. Озирается по сторонам и задерживает взгляд на камере. Обращаю внимание на телосложение, очень схожее с моим. От того, что происходит дальше, каждый волосок на моем теле встает дыбом. Не может быть!
Мельком кидаю взгляд на мужчину и возвращаюсь к видео. Пациент бьется в судорогах, а девушка неподвижно стоит над ним, не делая попыток помочь или позвать на помощь.
Я сутки не отходила от него после операции. Следила за больным, словно коршун, буквально до дыр вглядывалась в мониторы, анализируя причину малейших отклонений в показателях. Три раза за сутки я возвращала его к жизни. В итоге пациент стабилизировался, хотя состояние оставалось тяжелым.
Весть о его смерти в реанимации спустя неделю стала для меня ударом. Я была уверена, что он выкарабкается. Всё выглядело довольно странным, но, к сожалению, так бывает. Мы врачи, не боги, хотя иногда и ведем неравный бой с самой смертью.
Видео заканчивается, и я прикрываю глаза в попытке собраться с мыслями.
— Господи! Какой кошмар, — шепчу в некоем трансе. — Я соболезную вам. То, что вы мне показали, ужасно. Этому нет никакого объяснения и оправдания. Одно могу сказать точно: это не наш сотрудник. Не сотрудник реанимации, я имею в виду. У нас эта девушка не работает.
Сглатываю вязкую слюну, во рту словно пустыня. Меня начинает потряхивать от осознания того, во что я оказалась втянута.
«Но почему именно я? Это же не моя смена, и я точно не имею к случившемуся никакого отношения. Он всех сотрудников проверяет столь варварским методом?»
Ловлю на себе темный прищур глаз.
— Почему вы не отнесли видео в полицию?
«Господи, да откуда в палате вообще взялись камеры?»
Неожиданно, заставляя меня вздрогнуть от резкого движения, мужчина отстраняется и отходит к столу. Пару минут стоит, повернувшись ко мне спиной, выстукивает пальцами по гладкой деревянной поверхности ритмичную мелодию, что порядком нервирует. Затем стремительно возвращается и усаживается напротив.
Уперев локти в колени, наклоняется так, что наши лица оказываются в паре десятков сантиметров друг от друга. Животный ужас охватывает всё мое нутро. Лицо мужчины искажено до неузнаваемости, оно излучает ничем не прикрытую ярость.
— Кто? — глухим рыком задает вопрос.
— Я не знаю!
Боясь пошевелиться, не отвожу глаз от его лица.
— Если еще раз я задам вопрос и не получу на него ответа, сломаю тебе палец.
В ужасе киваю, словно болванчик.
— Кто заказчик?
— Я, правда, не знаю!
Мужчина зло усмехается и откидывается на спинку стула.
— Ты знаешь, у нас с тобой два пути. Первый. Ты сейчас называешь мне имя и умираешь не так долго и мучительно, как я планировал. Второй. Я его из тебя выбиваю, затем отдаю своим людям развлечься, а потом ты сдыхаешь в этой камере от голода и жажды. Поверь, это весьма долгая и мучительная смерть.
У меня в глазах темнеет, в ушах звенит, тело покрывается холодным липким потом. Трясу головой, чтоб хоть немного привести себя в чувство и не потерять сознание. Поднимаю взгляд на мужчину. Я ни капли не сомневаюсь, что именно так и будет, но к страху примешивается глубокая обида от несправедливости и дикий ужас.
— Я не понимаю. Вы думаете, что я к этому причастна? — накрывает меня озарением. Волна негодования, несмотря на страх, поднимается из глубины души. — Вы вообще понимаете, в чем меня обвиняете? Я врач! Я никогда бы не посмела этого сделать! Да я сутки после операции простояла над ним! Сутки я боролась за его жизнь! Прислушивалась к малейшему изменению в аппаратуре! Трижды я заводила его сердце! — злые слезы заволакивают взгляд. — Я бы никогда в жизни не пошла на такое! Никогда! — последнее уже выкрикиваю ему в лицо.
— Всё сказала? — ни один мускул не вздрагивает на его застывшем, словно маска, лице. — Теперь мне нужно имя.
— Я не знаю никакого имени, я вообще узнала о смерти пациента, когда была в отпуске и жила в доме, из которого меня похитили.
От чего-то он вспыхивает от злости.
В мгновение ока вскидывает руку и дергает меня за шею, приближая к себе. Наши лица теперь в сантиметре друг от друга, его горячее дыхание опаляет щеку, от панического ужаса, кажется, начинаю терять сознание.
— С*ка! Имя! — кричит в исступлении мне в лицо, встряхивая, словно тряпичную куклу, так, что зубы больно клацают друг о друга. Во рту появляется металлический привкус.
— Я не знаю! Не знаю! — всхлипываю сбивчиво. — Я вам клянусь, что не имею к этому никакого отношения.
Он, всё так же держа меня за шею, скидывает на пол со стула. Да так, что я пролетаю не меньше половины комнаты. Больно ударившись о стену плечом и головой, делаю судорожный вздох, ослепленная нестерпимой болью от потревоженных, еще свежих травм на теле.
— Не хочешь по-хорошему, — шипит, низко наклонившись надо мной мужчина. — Значит, будет по-плохому!
Сжимаюсь в комок, подтягивая колени к груди. По щекам катятся горячие слезы, и я, закусывая разбитую губу, сдерживаюсь из последних сил, чтобы не издать ни звука.
Медленно выплываю из марева агонизирующей боли и замечаю, что
