Лекарство от одиночества (СИ) - Резник Юлия
С грохотом открываю ящик, достаю шикарное блюдо из китайского фарфора и принимаюсь выкладывать на него мясо.
– Любовь Павловна хотела на горячее подавать камбалу. А я чего-то от нее устала. Почему так? Только сезон ведь начался… – тараторю я, чтобы не молчать. И тут ловлю краем глаза какое-то движение. Ломоть свинины падает с лопатки на стол. Я бросаюсь к Бутенко и выдергиваю из его рук злосчастную бумажку.
– Кхм, – как мне кажется, смущенно откашливается тот и ведет широкой пятерней по затылку. – Не думал, что это что-то конфиденциальное.
Я сухо киваю. Сгибаю злосчастную бумагу в несколько раз и сую в карман брюк. Щеки мучительно горят. Перед глазами взмывают только вот осевшие точки.
– Это просто шутка. Не берите в голову.
– Эля…
– Пойдемте уже к гостям? Поможете донести? Я еще хотела достать кимчи.
– Да, да, конечно, – хмурится Георгий Борисович. Послушно забирает блюдо с мясом из моих рук и, смерив меня еще одним странным взглядом, выходит. Боже мой! Что он обо мне подумал?! Вот что?
Я бы, может, расплакалась от бессилия, если бы в этот момент в кухню не примчался Мишка.
– Мама, а когда мы будем задувать толт?!
Ловлю маленький ураган. Подхватываю на руки и с наслаждением зарываюсь носом в темненькие волосики. Темненькие… А у меня и Юры волосы русые. У меня самые обычные, с легким отливом в рыжину. У мужа – благородного пепельного оттенка. Ловлю себя на этой мысли и сильней сжимаю в руках сынишку. Мишка забавно пыхтит.
– Задувают не торт, а свечи.
– Все лавно. Когда? Давай сицас?
Мишка обожает задувать свечи. Прямо какой-то пунктик у него по этому поводу. Чей бы день рождения мы не праздновали – свечи задувает он. А если нет – жди истерику. Зная об этой его особенности, наши друзья выкручиваются таким образом: договариваются с Мишкой, что первым все-таки свечи будет задувать именинник, а потом зажигают их же по второму кругу, но уже специально для нашего медвежонка.
Смотрю в темные раскосые глазки и чувствую, как на меня накатывает такая чудовищная вина перед ним, что я задыхаюсь. Хотя в чем я виновата, если так разобраться?
– Давай сейчас, – киваю. – Ты возьми вот эту тарелочку, а я возьму торт. Донесешь? Не рассыплешь?
– Нет.
Достаю торт. Вставляю свечи. Тройка соседствует с пятеркой. Юре тридцать пять. Он самый молодой кандидат медицинских наук у нас в отделении. Я им страшно горжусь. И люблю его страшно.
– Ну что, пойдем? – осторожно подхватываю поднос.
– Угу.
– Споем папе песенку?
Мишка так активно трясет головешкой, что несколько лепестков капусты ляпают на пол.
– Ой!
– Ничего, я потом уберу.
С тортом наперевес вплываем в гостиную.
– Хэппи бёздей ту ю. Хэппи бёздей ту ю.
Мама со свекровью вскакивают из-за стола и, перекидываясь шуточками с гостями, начинают освобождать место под торт. Отовсюду слышится:
– Ну, Мишка – как всегда…
Дети друзей оживляются в предвкушении вкусняшки. Шумно, но даже сквозь этот гомон можно разобрать проникающие в открытое окно крики чаек.
– Детям торт, а мы, пожалуй, еще по одной вдарим.
– Сиди уж, старый пень.
– Да ладно, мам, – вступаюсь за отца.
– Вот-вот. Мы еще с Борисовичем не выпили за нашего Юрчика.
Судя по амбре, исходящему от моего папки, Борисыч единственный, с кем тот сегодня еще не пил. Губы невольно растягиваются в улыбку. Все так привычно, знакомо до боли. Как всегда. Ничего не случилось, да. Просто ошибка. Юра тоже уже, наверное, остыл. Сквозь марево, поднимающееся от зажжённых свечей, ловлю взгляд мужа, а тот осушает махом стопку, вытирает рот рукавом и подливает себе еще.
ГЛАВА 2
ГЛАВА 2
Праздник, который я так ждала, и столько к нему готовилась, медленно превращается в ад. Хорошо хоть веселье уже достигло такого градуса, что мое участие в нем не требуется. Тихонько сгребаю со стола грязные тарелки и комки бумажных салфеток.
– Тебе помочь? – улыбается Вера. С ней мы сдружились через ее мужа, которому в свое время Валов подлатал коленку. Какая-то большая шишка в силовых структурах, сам он на такие посиделки выбирается нечасто. А вот Вера, которая поначалу приходила к нам исключительно с мужем, со временем влилась в компанию и стала неотъемлемой частью всех наших праздников.
– Нет, Вер. Тут совсем немного осталось.
– Тогда я пойду, а то что-то голова разболелась.
– За тобой приедут?
– А то, – отвечает с невесёлой улыбкой. Веру можно понять. Из-за специфики работы ее мужа Вере положен водитель с охраной. Я даже представлять не хочу, как это надоедает.
– Хорошо. На тебе и правда лица нет.
– Мутит.
– Может... – делаю паузу, давая Вере возможность самой выбрать – обсуждать со мной ее потенциальную беременность или воздержаться.
– Не-е-ет, Эль. Все мимо.
– Может, тогда ЭКО? – с максимальным тактом интересуюсь я. Все-таки Вере уже за тридцать, а Семену вообще хорошо за сорок. И хоть они здоровы, время сводит на нет их попытки зачать естественным образом.
– Шведов мне уже весь мозг выел на этот счет. – Вера останавливается возле двери и растерянно озирается, видно, вспоминая, куда повесила куртку.
– Сейчас помогу, только тарелки отнесу, ага? – говорю я, но не успеваю ничего сделать. Потому что в глубине коридора показывается Юра.
– О, Вер… А ты чего – уже домой?
Никогда я не видела своего мужа настолько пьяным, что его даже слегка штормит. Вера тоже удивлена. Вздернув брови, наблюдает с улыбкой за Юркиным неуверенным продвиженьем вперед.
– Что это Юрий Игоревич так расслабился? – интересуется шепотом.
Поделиться? Я не замечала за Верой любви к сплетням. Но учитывая то, что ей, возможно, придется в будущем пережить процедуру ЭКО… Нет-нет. Что пугать человека?
– Понятия не имею. Может, кризис среднего возраста? Кто из нас биолог?
– При чем здесь биология? Это к психологам больше, впрочем, насколько мне известно, продолжительность жизни и технологический процесс сильно этот момент отсрочили. В той же Японии тридцатка сейчас – это как наши восемнадцать. Ой…
Да, ой! Оборачиваюсь на грохот и бегу к кухне. Юра валяется на полу.
– Ты в порядке?
– Ага. Поскользнулся на… Кимчи? Какого черта… – моргает тот осоловело. Вглядываюсь в расфокусированные глаза, такие мальчишеские сейчас! У меня сердце сладко екает. И все плохое забывается. Сразу… Сходу, стоит только в них окунуться. Обнимаю этого дурачка. Смеюсь ему в шею, вкусно пахнущую парфюмом, который сама ему и выбираю.
– Боже! Юрий Игоревич, да вы в дрова… – шепчу сквозь приступы смеха.
– И ничего не в дрова. Ик.
– В дрова. На ногах не стоишь.
– Это потому что кто-то раскидал по полу капусту. Ик. Ты не знаешь, кто?
– Знаю. Твой любимый сынок. Я убрать забыла. Прости, – веду носом по колючей щеке, лащусь. Юра ладонями по моей спине проходится. Обхватывает пятерней грудь.
– Сынок? А разве у меня есть сынок, а-а-а, Эля-я-я? – пьяно тянет муж, сталкивая меня в ледяную бездну. Я делаю глубокий отчаянный вдох, отпихиваю его и встаю. Потому что его руки сейчас ощущаются путами, которые тащат меня ко дну.
– Проспись. А потом поговорим.
Выхожу из кухни, повторяя про себя как мантру: «Он так не думает, он так на самом деле не думает! Нет-нет-нет. Юра протрезвеет и извинится». Потому как даже если на ЭКО что-то перепутали (а это вообще полностью исключается), он же это все со мной пережил. Он радовался беременности! Он на руках меня носил и ездил по ночи за город в теплицу, потому что мне захотелось «помидор с грядки». А как Юра плакал, когда ему положили Мишку на грудь? Да мне вообще на мужа грех жаловаться. Валов идеальный отец. Мне все подруги завидуют. Он и памперсы Мишке менял, и кормил, и купал, и гулял с ним, даже когда сам падал от усталости. Он возил его в поликлинику, снимал на видео все достижения и, раздуваясь от гордости, постил в соцсети. Первую Мишкину улыбку, первый зуб, первый шаг. Он учил его плавать и ездить на самокате. А этой зимой обещал поставить Мишку на лыжи.
