Идеальные незнакомцы - Джей Ти Джессинжер
Она уже рассказывала мне все это перед моим отъездом из Нью—Йорка, но Эстель знает, что такое основательность. Очередной оргазм, доносящийся из—за окон гостиной, заставляет меня глотнуть еще бурбона и подумать, не заселиться ли мне в отель, чтобы избежать этого шума.
— Теперь послушай, — говорит Эстель, становясь серьезной, — Я не шутила, когда говорила тебе успокоиться и просто расслабиться. Отдохни, хорошо поешь, много гуляй. Постарайся не думать.
На самом деле она имела в виду: постарайся не вспоминать.
Постарайся перестать винить себя.
Постарайся отпустить прошлое.
Если бы.
Если бы отпустить прошлое было так же легко, как просто решить это сделать, меня бы вообще не было здесь, за тысячи миль от дома. Но люди не понимают, что прошлое — это живое, дышащее существо, которое существует независимо от наших желаний или лучших намерений. Оно никуда не исчезает, и оно точно не невидимое. Его отпечатки размазаны по каждому мгновению настоящего, его вес тянет за собой каждую секунду будущего, его последствия отражаются в каждом коридоре нашей жизни.
Мы не можем избавиться от прошлого так же, как не можем остановить вращение Земли.
Но я должна делать вид, что прилагаю усилия, потому что никто не любит нигилистов. Ты можешь находиться в депрессии до тех пор, пока люди не потеряют терпение и не начнут закатывать глаза за твоей спиной.
— Безусловно, — говорю я с фальшивой радостью, — Никаких попыток думать не будет.
Эстель кажется довольной. — Хорошо. А если тебя вдруг озарит муза...
— Ты узнаешь об этом первой.
Когда очередной душераздирающий крик отскакивает от стен гостиной, я закрываю глаза и легонько ударяюсь головой о дверь кладовки.
***
Через два часа я смываю с себя дорожную грязь, сажусь за столик в очаровательной кофейне неподалеку от квартиры и пью слишком дорогой эспрессо, проклиная каждое решение, которое привело меня сюда.
Деревья оживают от пения птиц. Сладкий аромат вишневого цвета ароматизирует воздух. Небо над головой — безграничная сказочная голубизна, усеянная ватными облаками, настолько идеальными, что они выглядят нарисованными на съемочной площадке.
В Париже июнь, и это до смешного романтично.
По крайней мере, я чувствую себя смешной, женщиной, которую сопровождают только призраки, в то время как толпы молодых влюбленных, держась за руки, прогуливаются по затененной аллее или нежно смотрят друг на друга через хрустящие белые льняные скатерти слева и справа от меня.
Город любви. О чем я думала, когда ехала сюда?
Я чувствую себя атакованной всей любовью, которая меня окружает. Я чувствую себя жертвой, будто сама любовь издевается над моей болью, радостно вонзая в меня отравленные ножи.
Опасность чрезмерно активного воображения. Если бы я не стала писательницей, то сидела бы где-то в мягкой камере, царапая стены.
Когда звонит мой мобильный, я быстро отвечаю, благодарная за то, что меня отвлекают.
— Алло?
— Привет, малышка! Как дела?
Это моя подруга Келли, и ее голос немного слишком яркий. У меня закрадывается подозрение, что в течение следующих нескольких дней, когда я буду обустраиваться, я буду получать много таких веселых звонков от знакомых людей. Они все так хотят, чтобы я двигалась дальше, что это вызывает у меня беспокойство.
Но я думаю, что для них два года прошли с другой скоростью, чем для меня. Законы времени и физики искажаются горем, искривляясь вокруг него так, что одно мгновение можно проживать снова и снова, вечно.
Я говорю Келли: — Если под словом все ты имеешь в виду мою грудь как единое целое, то ответ, увы, — низко.
— Пшш. У тебя лучшие сиськи из всех, кого я знаю.
— Спасибо за этот вотум доверия, но ты работаешь в доме престарелых. Большинство сисек, которые ты видела, потеряли свою упругость во времена администрации Картера.
— Все относительно, крошка. Посмотри на это с другой стороны: если бы ты была голой и должна была наклониться, чтобы что-то подписать, тебе не пришлось бы прятать грудь под мышку, чтобы она не мешала.
Я вспоминаю молоденькую блондинку, чья грудь была настолько упругой, что гравитация не влияла на нее, даже когда она лежала на спине, и говорю: — Это точно повод отпраздновать.
— Сколько времени в Париже? Ты опережаешь меня или отстаешь?
— Я опережаю на шесть часов. Как ты этого не помнишь? Ты же была здесь десятки раз!
Келли вздыхает. — Я уже ничего не помню. Майк постоянно повторяет, что у меня мозг как решето.
— У тебя не мозг, как решето, Келл. У тебя четверо детей, ты работаешь полный рабочий день, а твой муж считает, что домашней работой может заниматься только кто-то с парой яичников. Перестань себя корить.
В ответ Келли говорит что-то, чего я не понимаю.
— Что? Прости, я не слышу, что ты говоришь.
Я слишком озабоченно смотрю на Адониса, который только что сел за стол напротив меня.
Краткий итог для потомков. Или пропустите список и представьте себе жеребца в расцвете сил, который в замедленном темпе скачет по пляжу, его шелковистая грива развевается, как флаг, а глянцевая шерсть сверкает на солнце, и вы получите общее представление.
У него взъерошенные каштановые волосы, спадающие на широкие плечи, расщепленный подбородок, который поразил бы даже Супермена, и грациозные движения конечностей, несмотря на его грозные размеры. Одетый в расстегнутую белую рубашку на пуговицах и выцветшие джинсы, с недельной бородой на угловатой челюсти, с кожаным ремешком на запястье, он излучает животный магнетизм, настолько сильный, что я чувствую его даже отсюда, где сижу.
Очевидно, это чувствуют и все остальные, судя по тому, какую волну осознания вызывает его присутствие у посетителей ресторана. Головы поворачиваются в его сторону, словно их дергают за ниточки.
Но ошеломляющий незнакомец не замечает всего того внимания, которое он привлекает. Все эти брошенные украдкой взгляды, как мужские, так и женские.
Несомненно, он привык к этому. Он — первоклассный стейк, как сказала бы Келли.
Воистину, он сокрушительный.
Если бы вы знали меня, вы бы знали, что это не то слово, которое я использую легкомысленно.
И Боже, о Боже, какие невероятные глаза. Голубее, чем безоблачное небо над головой, окруженные густыми черными ресницами. Они мощные. Пронзительные. Проницательные. И еще какие-то другие сексуально побудительные слова, которые я сейчас не могу вспомнить, потому что ужасное осознание того, что меня поймали на том, что я пялюсь на него, затмило
