Каждое лето после (ЛП) - Форчун Карли

— Мне очень, очень жаль, — начинаю я. — Я… я не знаю, что сказать. Твоя мама была… она была…

Мой голос звучит панически, я это слышу.

Держи себя в руках, говорю я себе. Ты давным-давно потеряла права на Сью. Тебе не позволено разрушаться прямо сейчас.

Я думаю о том, как Сью одна растила двух мальчиков, управляя Таверной, и о том, как я впервые встретила её, когда она пришла в коттедж, чтобы заверить моих гораздо более взрослых родителей, что Сэм хороший ребёнок и что она будет присматривать за нами. Помню, как она научила меня держать три тарелки одновременно и как однажды сказала мне не терпеть дерьма ни от одного мальчика, включая двух её собственных сыновей.

— Она была… всем, — говорю я. — Она была такой хорошей мамой.

— Так оно и было. И я знаю, что она много значила для тебя, когда мы были детьми. В некотором роде поэтому я и звоню, — неуверенно говорит Чарли. — Её похороны состоятся в воскресенье. Знаю, что прошло много времени, но я думаю, ты должна быть там. Ты приедешь?

Много времени? Прошло уже двенадцать лет. Двенадцать лет прошло с тех пор, как я ездила на север, в место, которое было для меня больше похоже на дом, чем где-либо ещё. Двенадцать лет прошло с тех пор, как я ныряла головой вперед в озеро. Двенадцать лет с тех пор, как моя жизнь эффектно сбилась с курса. Двенадцать лет я не видела Сэма.

Но есть только один ответ.

— Конечно, я приеду.

2. ЛЕТО, СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

Не думаю, что мои родители знали, когда покупали коттедж, что в соседнем доме будут жить два мальчика-подростка. Мама и папа хотели дать мне возможность сбежать от города, отдохнуть от других детей моего возраста, и мальчики Флорек, которые подолгу оставались без присмотра днем и вечером, вероятно, были для них таким же большим сюрпризом, как и для меня.

У нескольких ребят из моего класса были летние домики, но все они находились в Мускоке, всего в нескольких минутах езды к северу от города, где слово коттедж казалось не совсем подходящим для прибрежных особняков, выстроившихся вдоль скалистых берегов. Папа наотрез отказался заглядывать в Мускоку. Он сказал, что если мы купим там коттедж, то с таким же успехом можем остаться на лето в Торонто — это слишком близко к городу и слишком много торонтонцев. Поэтому они с мамой сосредоточили свои поиски на сельских общинах дальше на северо-восток, которые папа признал слишком развитыми или слишком дорогими, а затем еще дальше, пока, наконец, они не остановились на Баррис-Бей, сонной деревне для рабочего класса, которая летом превращается в оживленный туристический городок, тротуары которого ломятся от дачников и туристов из Европы на пути в лагерь или в поход по провинциальному парку Алгонкин.

— Тебе там понравится, малышка, — пообещал он. — Это настоящий загородный коттедж.

В конце концов, я с нетерпением начала ждать четырехчасовой поездки от нашего дома в стиле Тюдоров в центре Торонто до озера, но та первая поездка растянулась на целую вечность. Целые цивилизации успели расцвести и пасть к тому времени, когда мы наконец проехали знак «Добро пожаловать в Баррис-Бей», папа и я в движущемся грузовике, а мама следовала за нами в Lexus. В отличие от маминой машины, в грузовике не было ни приличной аудиосистемы, ни кондиционера, и я застряла, слушая монотонный гул радио КТК2, мои бедра приклеились к виниловому сидению, а челка прилипла к липкому лбу.

Почти все девочки в моем седьмом классе отстригли себе челки после того, как это сделала Делайла Мэйсон, хотя нам они не шли так, как ей. Делайла была самой популярной девочкой в нашем классе, и я считала, что мне повезло быть одной из её самых близких подруг. Или, по крайней мере, раньше я была ей, но это было до инцидента с ночевкой. Её челка образовывала аккуратный рыжий балдахин на лбу, в то время как моя бросала вызов как гравитации, так и средствам для укладки, торчала причудливыми изгибами и углами, заставляя меня выглядеть неуклюжей тринадцатилетней девочкой, которой я была, а не таинственной темноглазой брюнеткой, которой я хотела быть. Мои волосы не были ни прямыми, ни вьющимися и, казалось, меняли свою индивидуальность в зависимости от непредсказуемого количества факторов, от дня недели, погоды и того, как я спала прошлой ночью. В то время как я делала всё, что в моих силах, чтобы понравиться людям, мои волосы отказывались подчиняться.

***

Петляющая по зарослям кустарника на западном берегу озера Каманискег, Дорога Голых Скал представляла собой узкую грунтовую дорогу, вполне оправдывающую свое название. Тропа, по которой свернул папа, была настолько заросшей, что ветки исцарапали борта маленького грузовика.

— Чувствуешь это, малышка? — спросил папа, опуская стекло, когда мы тряслись в грузовике. Мы вместе глубоко вдохнули, и мои ноздри наполнил запах давно опавших сосновых иголок, землистый и целебный.

Мы подъехали к задней двери скромного деревянного домика с А-образным каркасом, который казался карликом на фоне белых и красных сосен, росших вокруг него. Папа заглушил двигатель, повернулся ко мне с улыбкой под седеющими усами и морщинистыми глазами под очками в темной оправе и сказал: — Добро пожаловать на озеро, Персефона.

В коттедже стоял невероятный запах дымного дерева. Каким-то образом он никогда не угасал, даже после многих лет, когда мама жгла свои дорогие свечи Diptique3. Каждый раз, когда я возвращалась, я вставала у входа, вдыхая аромат дома, точно так же, как и раньше в тот первый день. Главный этаж представлял собой небольшое открытое пространство, покрытое от пола до потолка светлыми досками из сучковатогй древесины. Массивные окна открывали почти раздражающе потрясающий вид на озеро.

— Ух ты, — пробормотала я, заметив лестницу, ведущую с террасы вниз по крутому склону.

— Неплохо, а? — папа похлопал меня по плечу.

— Я собираюсь проверить воду, — сказала я, уже выбегая в боковую дверь, которая закрылась за мной с восторженным стук.

Я пробежала вниз по десяткам ступенек, пока не добралась до причала. День был влажный, каждый сантиметр неба был покрыт толстыми серыми облаками, которые отражались в спокойной серебристой воде внизу. Я едва могла разглядеть коттеджи, усеявшие дальний берег. Я подумала, смогу ли перебраться через него вплавь. Я села на край причала, свесив ноги в воду, потрясенная тишиной, пока мама не крикнула мне, чтобы я помогла распаковать вещи.

К тому времени, как мы разгрузили грузовик, мы устали и были раздражены перемещением коробок и борьбой с комарами. Я оставила маму и папу наводить порядок на кухне и направилась наверх. Там было две спальни; мои родители уступили мне спальню с окнами на озеро, сказав, что, поскольку я провожу больше времени в своей комнате, я лучше использую вид. Я распаковала свою одежду, застелила постель и сложила одеяло от Hudson’s Bay4 на конце кровати. Папа считал, что летом нам не нужны такие тяжелые шерстяные одеяла, но мама настояла на том, чтобы у нас было по одному на каждую кровать.

— Это по-канадски, — объяснила она тоном, который говорил, что это должно было быть очевидно.

Я разложила опасно высокую стопку книг в мягких обложках на прикроватной тумбочке и прикрепила над кроватью постер с Тварью из Черной лагуны. У меня слабость к ужасам. Я просмотрела кучу фильмов ужасов, ибо мои родители давно отказались от цензуры, и проштудировала классические книги Р.Л. Стайна и Кристофера Пайка, а также новые сериалы о горячих подростках, которые превращались в оборотней во время полнолуний, и о горячих подростках, которые охотились на призраков после тренировок по чирлидингу. Раньше, когда у меня ещё были друзья, я приносила книги в школу и читала хорошие отрывки (например, что-нибудь кровавое или хотя бы отдаленно сексуальное) вслух. Сначала мне просто нравилось получать реакцию от девочек, нравилось быть в центре внимания, но с подстраховкой в виде чужих слов в качестве развлечения. Но чем больше ужасов я читала, тем больше мне нравилось то, что стояло за этими историями, — то, как авторы придавали правдоподобность невозможным ситуациям. Мне нравилось, что каждая книга была одновременно предсказуемой и уникальной, успокаивающей и неожиданной. Безопасной, но никогда не скучной.