Мой палач - Дана Блэк
Я кажется разум теряю в его присутствии до сих пор.
Идиотка.
- Это не нам, мне счастливого пути, - поправляет Марк. Выруливает на проспект, не отрывая взгляда от дороги поясняет. - Ты же знаешь, второе образование я получаю в институте твоей мамы. Германская культура, - озвучивает он мне и без того известные факты его биографии. Молчит. И я понимаю уже, что весь этот бред про романтичные места планеты, что в моих мыслях крутился - сейчас на голову мне обрушивается, убивает меня. - Так вот, - продолжает Марк. - Меня пригласили в Мюнхен.
Он берет футляр с черными очками, убирает туда свои золотистые, и даже теперь, когда его взгляд скрыт, непроницаем, он все равно смотрит на дорогу.
- Надолго? - сама не слышу своего голоса, такой тихий он.
- Пока не знаю, - Марк запрокидывает голову, подставляет лицо ветру. - Неизвестно ещё, как наше сотрудничество пойдет, но если все получится...
- Высади меня, - сбрасываю ремень безопасности.
- Аня.
- Ты сам как думаешь, это нормально? - не сдерживаюсь, поворачиваюсь к нему, сдергиваю с его лица черные очки. - Год назад меня выпустили из этого дурацкого пансиона, и год я тебя жду!
- Тон сбавь, - он бросает быстрый взгляд на меня.
- Да пошел ты.
- Аня, - он хватает меня за руку, когда я тянусь к ручке. - Ты выйти хочешь? На ходу? Ты сама как думаешь, это нормально? - передразнивает он и больно сжимает мою ладонь, отрезвить пытаясь. - Что за капризы? Это работа. Почему я, вообще, отчитываться перед тобой должен?
- Потому, что твоя мама все уши мне прожужжала Аня, Анечка, вот встанет Марк на ноги, и такая семья у вас будет, ой-ой-ой, ни у кого не будет такой, - выдираю руку и смеюсь, - А Марк-то у нас не на ногах, да? В инвалидном кресле катается, океаны рассекает, чего ждать, когда ты как Бог по воде ходить начнёшь? Всё, отвали и выпусти меня.
- Ты дура, Аня, - цедит он сквозь зубы. И разворачивает машину, так резко, на все правила наплевав, что снаружи гудки сливаются в хор, а я заваливаюсь на него.
Сажусь ровно. Отворачиваюсь. Дорога к дому размыта, дома и деревья, даже солнце пустое, блеклое, как лимон, из которого выжали сок.
Вытираю щеку.
Конечно, это я дура. У нас с ним нет отношений, есть лишь дружба мам и отцы, что на пару трудятся на благо государства, для которых Министерство обороны стало домом, а семья превратилась в работу.
А раз ничего у нас нет, зачем я это все выслушиваю, зачем его жду?
- Я же не отказываюсь, - говорит Марк. Заезжает во двор. - Просто будь мудрее, Аня. В конечном счёте, человек любит свои желания, а не желаемое.
Громко хмыкаю и распахиваю дверь.
Он меня немецкими цитатами решил загрузить, серьезно? Тогда ему действительно нечего делать в России, пусть валит в Мюнхен и работает, работает, работает.
- Тот, кто не имеет две трети своего времени для себя, тот - раб, - выплевываю ответную цитату его обожаемого Ницше и от души хлопаю дверью. - Так что это ты будь мудрее, Марк.
Мамы дома уже нет, заскочила на обед, чтобы выпить кофе со своим самым лучшим студентом, с сыном своей самой лучшей подруги, сказать, какая гордость ее берет за то, что того пригласили в Германию.
К черту.
Не разуваясь несусь по квартире в свою комнату, сдираю на ходу платье. Сейчас ледяной водой смою с себя эту липкую жару, бессмысленную встречу, накрашусь так ярко, так ярко, самый ядерный макияж на свете, за который меня в пансионе заставили бы умыться хозяйственным мылом и у станка стоять всю ночь до посинения.
А потом надену что-то сногсшибательное, а потом...
Влетаю в комнату. Волосы путаются в горловине, стаскиваю платье и комком швыряю на пол, как мяч, пинаю в сторону.
Распахиваю шкаф.
Стою в кедах и белье, шарю по полкам, ищу полотенце.
Тишина.
А я вдруг чувствую, что-то не так, словно за спиной кто-то есть, кожу в районе лопаток покалывает, печет почти.
Ладонью накрываю полотенце на полке. Осторожно оборачиваюсь. Замечаю тень у кровати.
Вскрикиваю, запрыгиваю в шкаф-купе и выглядываю из-за двери.
Темный силуэт стоит не двигается, в спину ему бьёт солнце, но я уже вижу кто это.
Средний рост, широкие плечи, расставленные ноги в серых брюках, мощные руки, сложенные на груди.
- Кирилл? - спрашиваю, вместо приветствия. С маминым мужем мы видимся нечасто, оба желанием не горим. Я не люблю врачей, а психиатры и вовсе для меня на инквизиторов похожи. А ему просто не нравится, что у его жены есть взрослая дочь, которая на все каникулы приезжает и живёт в его драгоценной квартире.
Смотрим друг на друга, он молчит, а мне неуютно под его взлядом, как маленькая девочка прячусь в шкафу от чудовища.
- Что ты...- начинаю и замечаю, что на кровати стоит моя спортивная сумка, открытая. И, кажется, он в ней рылся. - Это как понимать? - забывшись, выхожу из шкафа, как была, в кедах и белье.
Он морщится, отворачивается, наклоняется, из сумки вытряхивает первую попавшуюся тряпку и швыряет в меня:
- В ванной тебя жду.
Широкий шаг, походка уверенного в себе человека, знающего что такое власть, того, кто вошёл во вкус и уже начал злоупотреблять.
Он заведующий отделением. Врачи, медсестры, санитары, пациенты, он привык и даже дома этой маски социопата не снимает, либо на самом деле превратился в тирана.
И почему он ждет в ванной?
Кутаюсь в брошенный мне тонкий вязаный кардиган, завязываю поясок. Подумав, быстро сбрасываю кеды.
Босиком выхожу из комнаты.
Останавливаюсь в коридоре возле открытой ванной, там включен свет, шумит вода. В голове мелькает глупая картинка, что он для меня душ включил, холодный, как я и мечтала, мысли мои прочитал, и сейчас выйдет и скажет:
- С приездом, Аня, добро пожаловать.
И он выходит. С ведром. И мягкой шваброй. И говорит:
- Средство никакое не добавляй, паркет испортишь. Просто когда закончишь - смени воду, и ещё на раз пройдись. Поняла?
Смотрю на ведро, которое он ставит у моих ног.
- Кирилл, - туже затягиваю пояс кардигана, нервно топчусь на месте. - Кеды чистые на самом деле, я из
