Как целует хулиган (СИ) - Андриевская Стася

– И ты это, Дань… не дай бог, узнаю, что за старое взялся, так помяни моё слово, – дядя Серёга поднял к его носу кулак, – прибью!

– Да не, я и собирался. Не дурак. А вы это... деньжатами не выручите на недельку? Я отдам, чес слово!

– Ларёк грабанёшь, как в старые, добрые?

– Да не, ну правда, завязал я, дядь Серёг! Заработаю, не вопрос, мне просто на первяк перекантоваться... – Запнулся об его изучающий взгляд. – Нет, ну если нет, то и нет... Я тогда у пацанов подогреюсь.

– Я тебе подогреюсь! Дам, и не в долг, а так. Считай, дембельские! Заслужил! Кирюха, вон, за будь здоров каждый день с «пап, дай денег» начинает, и ничего, не заела совесть! – Вздохнул. – К матери-то поедешь?

– А чего мне там делать, на её очередного хахаля смотреть?

– Ты теперь мужик, Дань, – отведя взгляд, потеребил дядька сигарету. – Так что обидки свои пацанячьи давай-ка в сторону, и... Надо, понял? Мать она и есть мать!

Родной двор сталинских пятиэтажек встретил Данилу всё той же сонливой тенью высоких тополей и скрипом старых качелей во дворе. А когда открывал квартиру, в подъезд выглянула соседка баба Маша. Всплеснула руками:

– Батюшки, Данила! А я думаю, кто там шурудит, а это ты!

– Здорова, армия! – хрипанул из-за её спины пропитой голос деда Вити. – С возвращением! Это надо обмыть! Традиция такая!

– Так, пошёл отсюдова! – вскинулась баба Маша. – Тебе лишь бы повод! – и, выскочив в подъезд, захлопнула дверь перед его носом. Деловито осмотрела Данилу. – Ну, с прибытием, с прибытием! Кот ваш, кстати, уж полгода, как у меня гостюет. Заберёшь?

Барс – полосатая наглая морда, первое время ходил по квартире, осторожно принюхиваясь, как будто не был здесь лет десять. Но уже через пару минут Данила застал его метящим стену в коридоре. Схватил за шкирку:

– Ещё раз увижу, яйца отрежу, понял?

Кот смотрел на него невозмутимо, как на дурака. Данила усмехнулся – ну да, а сам-то он с чего начал? Отжать бабло у вокзального каталы – это так-то беспредел, по которому надо будет ответить. Но зато и до Шпика теперь точно дойдёт весточка, что Хулиган вернулся.

Нового кресла-кровати, на котором он раньше спал, в квартире больше не было. Не было и импортного цветного телевизора, который отец купил перед уходом Данилы в армию. И старинного дубового стола на массивной фигурной ножке, и новой лакированной «стенки», вещи из которой – одежда, книги, посуда и прочий хлам, теперь были просто свалены кучей в углу. Даже холодильника больше не было. И это было так же странно, как и смерть отца.

Усталость с дороги и дяди Серёгина самогонка сделали своё – силы кончились. Даже навязчивая идея фикс пойти вечером по девчонкам, и та отпустила. К тому же, без Кирея не так куражно.

Засыпая, вспомнил вдруг дерзкую девчонку с вокзала. Как зажал её в первый раз на перроне, и как успел тиснуть во второй раз, когда отозвал за доску почёта. Правда, тут же получил укропом по морде, но, блин...

Улыбаясь, провёл языком по припухшему следу от укуса на губе. Главное, что она подошла, а значит, была не так уж и против! Может, судьба? Только хрен его знает, как и где её теперь искать.

Глава 3

– Так это ещё не всё! Ты дальше слушай! – Щёки уже сводило, но прекратить смеяться не было сил. – Короче, папа в ярости и давай там кипешить – вокзальных ментов дёргать, свидетелей собирать, ну короче, как обычно. Слава богу, поезд подошёл! В общем, встретили Оксану с Тёмкой, туда сюда, время как бы упущено, ну и всё. Папа бурчит, конечно, под глазом фингал наливается, но в целом – почти успокоился. Пришли на остановку – автобусов нет. Ну что делать, папа пошёл к таксистам, а мы с Оксанкой ждём. И тут слышу: Марин! А я даже и не туда, что это меня, понимаешь? Опять: Марин! И свистит. Ну я чисто машинально оглянулась, а это он, прикинь! За доской почёта спрятался и подзывает, вот так, знаешь... – загадочно поманила Катьку пальцем.

Та поерзала от нетерпения:

– Ну-ну? А ты?

– А что я, Оксанка-то тоже повернулась! И сразу просекла, что к чему. Говорит – этот тот самый? Я – ну да. Она – ну всё, сейчас ему отец бошку оторвёт... А мне что-то так жалко его стало, думаю, ну придурок, конечно, но так-то прикольный. Ну то есть, как бы, по большому-то счёту не за что его на пятнадцать суток! А Оксанка такая – хочешь, я с ним поговорю, ну, чтобы отстал по-хорошему? А я ей – нет, лучше ты посмотри отца, а с этим я сама разберусь.

– Ой, ой, ой... – захихикала Катька. – Кажется, кто-то просто любит хулиганов...

– Да прям! – смутилась Маринка. – Просто он идиот, который даже не представляет, какими проблемами ему светят тёрки с опером Ивановым. Только поэтому!

– Ага, ага... Конечно, расскажи, ага...

– Короче, – снова расплываясь в неудержимой улыбке, Маринка обняла подтянутые к груди коленки, – подхожу, говорю, типа: «Последний раз предупреждаю, отвали по-хорошему, пока мой отец не вернулся!» А он ржёт, прикинь! Дурак. А потом такой: «Не кипеши, мала́я, я просто извиниться хотел» – и, опа, руку из-за спины вынимает, а в ней укроп!

– Чего?

– Укроп, Кать! Прикинь? Большой такой пучок, а из серединки цветок с клумбы торчит!

И они на пару расхохотались.

– Девочки, – постучалась в закрытую дверь комнаты Катина мама, – мне вообще-то на сутки завтра к шести.

– Да, мам, мы всё уже, ложимся! – крикнула Катька, и перешла на шёпот: – Ну, а ты?

– Ну говорю же – офигела я! И взяла.

– А-а-а, ну всё Иванова, это залёт! – азартно воскликнула Катька. – Цветы взяла – считай, дала! – и тут же спохватившись, прикрыла рот рукой. – А дальше?

– А дальше, этот гад опять полез целоваться, и я ему его же укропом по морде надавала. А потом Оксанка позвала, и я сбежала. Еле вырвалась, прикинь!

– Оу, как романтичненько, – подёргала Катька бровями. – Симпотный хоть?

Маринка пожала плечами.

– Такое ощущение, что я его уже где-то видела. А так – ну... обыкновенный. Кир намного лучше!

– А, ну конечно! Тебя послушать, так твой Круглов прям бог всех богов! – фыркнула Катька. – Хотя, на самом деле, просто рожа смазливая да кубики на прессе и всё. Подумаешь, невидаль! Он даже целуется так себе!

В стену снова постучали:

– Кать, ну я прошу, потише!

– Всё, давай спать, – поднялась она с диванчика, разложенного в гостевой, и кинула него постельное. – Сама застелишь, ладно? Одеяло и подушка в шкафу.

Пытаясь притупить ревность, стремительно сменяющую недавнее веселье, Маринка деловито заправила простынь и натянула пододеяльник на лёгкое летнее одеяло. Но снова это навязчивое ощущение, что происходит что-то не то... Пожалела вдруг, что вообще припёрлась сюда с ночёвкой. Всё теперь раздражало: и чужая комната, и узкий диван, и сама Катька. Особенно Катька!

Не удержалась, стерва, напомнила... Опять. Не слишком ли часто в последнее время? С тех пор, как они переехали сюда, так её прям регулярно распирает! Значит, не так уж она и забыла. Или это она вообще не про тот раз намекает?

Села на диванчик, согнулась, уткнувшись лицом в подушку. Это невыносимо. Невыносимо! Вспомнился Кир: его крышесносная улыбка и харизма, против которой нереально устоять. Шикарное рельефное тело и даже запах... Запах?

Резко разогнулась, глядя на лежащую на коленях подушку. Она была в наволочке – видно с прошлого раза, когда на ней спал кто-то другой... Кто-то другой? Завертела её в руках, принюхиваясь, выискивая зоны, где тонкий, едва уловимый аромат будет чётче... Это же парфюм Кира, разве нет?!

Всё внутри заколотилось. Да. Она знала. Она всегда знала, чувствовала это! Просто прятала голову в песок, дура, но...

Так, спокойно. Это просто мужской парфюм. Может, на подушке спал Катькин брат, или его друг... Снова ткнулась в неё носом, повела руками, разглаживая складки, и нащупала вдруг что-то внутри наволочки. Что-то маленькое, жёсткое, с неровным краем…

С ноги долбанула в дверь Катькиной комнаты: