Дурнушка для мажора, или Уроки соблазнения - Яна Лари
— Тебе нечего мне предложить, — подытоживает он ровно.
Вопреки иррационально взорвавшему меня облегчению, я пару секунд удерживаю широкую кисть, прежде чем стряхнуть с себя руку Артура.
Частота его пульса почему-то смущает. Это ощущается, как если бы я поймала его на чём-то зазорном, чему теперь сама не рада.
— Так я и не предлагаю.
— Просто запомни, если вдруг надумаешь.
Намекает, что мне особо нечем заинтересовать парня? Беда в том, что я это знаю точно.
Глава 2
Трудно обижаться, когда гадость звучит так бесстрастно. Я злюсь на себя, но желания общаться с Вяземским это не прибавляет.
— Не о том волнуешься, — усмехаюсь хрипло. — Я просто заблудилась.
Увы, не только в лабиринте.
— Не можешь найти выход — ищи того, кто знает, где он. Всё просто.
Я с изумлением смотрю, как Артур подбирает телефон и уверенно идёт вперёд. Три шага. А затем высокий силуэт резко растворяется в темноте.
Вот же высокомерный павлин! Даже не попытался посветить на меня, чтобы узнать, с кем разговаривал. Порода выше любопытства, да? Но цепляет меня даже не это. Его последние слова зудят в мозгу как верное решение, которое никак не получается поймать.
Ладно, прятаться здесь вечно точно не оно.
Его три шага равны моим шести. А дальше пробел между кустами, выходящий… на лужайку перед домом! Выперлась на виду у всех как неудачница. Ну и пусть! Большим позором стало бы увидеть стыд на лице своей случайной пары.
Щурясь от яркого освещения, осматриваюсь. Лия Сергеевна такая же чёрствая как её сын, но желающих поздравить хозяйку с днём рождения от этого меньше не становится. И только среди людей я по-настоящему освобождаюсь от ауры Артура. Теперь меня потряхивает от желания доказать себе, что я ничем не хуже остальных.
Правда, до сих пор не знаю, как это сделать. Не представляю.
У фонтана замечаю знакомый силуэт. При виде Рафанова невольно выпрямляю спину. Внутри привычно вибрирует от влюблённости и воспоминаний того, каким он был нежным со мной. Адриан казался таким внимательным в ту ночь.
Мы знакомы со школьных лет, хотя никогда близко не общались. Он не стал бы насмехаться вместе со всеми. Не верю.
Едва ли мнение окружающих что-то для него значит. Всё проще. При свете дня я снова стала не той роковой красавицей, какой могла показаться в золотом полумраке клуба. Немного обидно, конечно, но кто виноват, что я такая… на любителя?
По крайней мере, Адриан был на высоте, за что ему пожизненный респект. Уж если верить рассказам девчат про первый раз, то мне достался лучший.
— Привет, Варя.
Раф подходит ко мне сам.
— Уже виделись, — отзываюсь слегка настороженно.
Ничего не могу с собой поделать, ищу подвох в его действиях. Но нет, он держится вполне приветливо.
Разве тот, кого волнует чужое мнение, станет так открыто подходить?
— Издалека не считается. Отлично выглядишь.
А вот тут привирает. Отводит взгляд.
Теперь я уверена, что платье сидит на мне паршиво. Да и в целом, в вечерних нарядах я чувствую себя неуютно. Видимо, выгляжу соответствующе — дёргано и неуклюже.
— Ты меня стыдишься? — вылетает у меня наболевший вопрос.
Его прекрасные глаза распахиваются шире.
Прямолинейность мой бич, а ещё импульсивность, и… посредственность. Букет, конечно, на любителя.
— Не понял?
— Пытаюсь выяснить, что именно тебя во мне оттолкнуло.
С тем, что притянуло, понятно. Никогда больше не буду верить ни горящим взглядам, ни пылкому шёпоту. Но взаимности хочется так сильно, что я вновь проглатываю гордость и погружаюсь с головой в этот омут.
Он прищуривается и медленно сглатывает.
— Дело во мне, — признаётся тихо. — Я не представляю нас вместе. Ты славная, Варюш…
— Но?
Адриан ещё толком не ответил, а мне уже горько, как никогда в жизни.
— Но простая как… свой парень.
Я ему не нравлюсь. Ушат ледяной правды отрезвляет.
— Достаточно. — Останавливаю его плавным взмахом руки. — А то мы так докатимся до извинений.
Раф просовывает руки в карманы брюк, не отрывая от меня хмурого взгляда.
— Я не жалею. Надеюсь, и ты тоже. Было здорово… насколько я помню.
Да уж… Здорово — на уровне физики. Химия у нас, по всей вероятности, случилась односторонней.
В тихом голосе ярко выраженная мука. Наверное, непросто говорить в лицо неприятную правду. Умом понимаю, а сердцу плевать. Оно сжимается и больше не хочет биться.
Я судорожно вдыхаю, чтобы загнать слёзы внутрь.
— Что ж, спасибо за честность.
Ухожу не оглядываясь. В противном случае не смогу сдержать всхлипа. Нет больше смысла резаться об осколки неба в его глазах, пусть даже всё внутри протестует. Его рядом со мной удержит только жалость.
Нахожу отца, чтобы сообщить о своём решении вернуться домой.
— Пап, если то, чего я хочу, недосягаемо, остаётся только смириться? — спрашиваю напоследок. Мне нужен совет, а с мачехой разговора по душам снова не выйдет.
Отец вскидывает брови, затем запрокидывает голову к зацепившейся за ветку яблони ленте.
— Что скажешь, дотянешься?
— Нет, конечно.
Исключено. Даже будь я модельного роста.
— Я тоже, — улыбается моему скептицизму. — Но я бы сначала всё-таки поискал лестницу, иначе в жизни ничего не добился.
Знаю, что не такого эффекта отец добивался, но я чувствую себя ещё более ущербной, чем пару минут назад. Какие-то выходы, лестницы… Одна я вижу перед собой глухую стену?
Мне определённо сегодня есть над чем подумать.
Соседний особняк постепенно погружается в тишину. В окне напротив моих комнат загорается свет, впервые за много лет.
Артуру тоже не спится, вскоре шелест весенней ночи разбавляется печальными звуками пианино. Я совершенно не разбираюсь в классической музыке, но он играет с такой самоотдачей, что кажется это капли слёз разбиваются о клавиши.
Долго размышлять над тем, как такой социопат может настолько тонко чувствовать, не приходится. Вяземский выходит во двор и направляется к небольшому фонтану.
А что если…
Ооо нет… Провальная затея, Варя. Нет, не так. Бредовая!
Вяземский не бюро добрых услуг. Он пошлёт меня далеко и надолго открытым текстом. Но ноги уже сами несут меня из дома.
Если я попробую, мне кажется, станет легче. Да — да, нет — нет.
Сидеть сложа руки не про меня, а в одиночку мне такой капитальный апгрейд не по зубам. Нужен именно Вяземский, с его вереницей сердечных побед и неумением щадить чьи-либо чувства. Кто-то
