С любовью, Рома (СИ) - Евстигнеева Алиса

В школу хотелось. Мне вообще нравилось учиться, это было куда лучше, чем торчать дома среди бардака, нищеты и скандалов. Помнится, в начальных классах я могла торчать в стенах школы до самого вечера, зависая то на кружках, то у психолога, который всегда имел в запасе парочку интересных историй и кружку горячего чая. Но с годами моё отношение стало меняться, ведь с каждый днём я всё острее начинала ощущать пропасть между собой и другими детьми. И дело тут было даже не в шмотках (хотя и в них тоже), а в целом… в отношении к жизни. В свои четырнадцать я будто бы была старше остальных на целую жизнь. Сомнительный повод для гордости, но высокомерия это мне добавляло. Характер и мозги — это вообще было единственным, за что мне оставалось держаться.

Кинула взгляд на забрызганное зеркало и, не обнаружив в нём ничего хорошего, тяжко вздохнула. Меня часто называли миловидной, что бы это ни означало, но порой мне казалось, что во мне всего было слишком — слишком большие глаза, слишком крупный нос, слишком пухлые губы, слишком бледный цвет кожи. Меня скорее хотелось пожалеть, нежели  воспринимать всерьёз. Безрассудная попытка выглядеть взрослее закончилась полным крахом. Теперь мою голову венчало «воронье гнездо» из чёрных всклокоченных волос, торчащих в разные стороны, — результат моих бюджетных экспериментов. Как сделать что-то приличное при минимуме средств? Оказалось, что никак. Поэтому чёрные волосы, так сильно напоминающие паклю, два дня назад были беспощадно острижены здесь же в ванной. Бабушка тогда чуть сознание не потеряла. Мне результат тоже не понравился, но впадать в уныние и биться головой о стену я не стала, решив, что в целом новая причёска могла бы сойти за вызов социуму.

Закончив с водными процедурами, я появилась на кухне, где бабушка, кряхтя и шумно шаркая тапками, выметала гречневую кашу из-под стола. Небольшая металлическая кастрюлька — источник недавнего шума — стояла тут же на облупившемся подоконнике.

— Какая муха укусила её на этот раз? — без особых эмоций поинтересовалась я.

Бабушка бросила на меня усталый взгляд и, отставив в сторону веник с совком, выпрямилась, болезненно держась за поясницу.

— Работу удумала искать. Опять.

— Понятно, — заключила я и взялась за веник, тесня бабулю в сторону. Как-либо ещё комментировать ситуацию не было необходимости, мы обе прекрасно знали, чем закончится история «Мама и работа».

Мать я любила. Той самой любовью, которую обычно испытывают дети к своим родителям, — безусловной, наивной и от этого болезненной. А вот уважать её не получалось. Сложно уважать человека, который большую часть времени ведёт себя как великовозрастное дитя, зачастую не отдавая отчёта своим поступкам. 

Собранная с пола гречка полетела в мусорное ведро.

— Уроки сегодня есть? 

— Нет, только линейка и классный час. 

— И что, никакого праздника?

— Ну… — замялась я, — народ вроде бы потом гулять собирался.

Бабушка вновь тяжко вздохнула и, практически не отрывая ног от пола, вышла из кухни.

Я налила себе кружку чая и соорудила нехитрый бутерброд с маслом и уже засахаренным вареньем из крыжовника, когда бабушка вернулась, положив на стол передо мной сто рублей.

— Зачем? — поинтересовалась, прожевав.

— С ребятишками погуляешь.

То, что нынче «погулять» означало поход в макдак или прочую раскрученную сеть, где сто рублей — это вообще ни о чём, я уточнять не стала.

— Спасибо, — вполне искренне поблагодарила бабулю, при этом энтузиазма во мне не наблюдалась. 

Ба поняла всё правильно и, продолжая держаться за поясницу, грузно опустилась на старенький табурет, который тут же жалобно скрипнул.

— Ну не могу я тебе больше дать!

— А я разве прошу? 

Со стороны могло показаться, что мы ругаемся, голос у обеих звучал несколько напряжённо, но на самом деле мы с Раисой Ивановной прекрасно друг друга понимали. Ей всегда хотелось дать мне большего, а я… а я слишком рано разучилась ждать чего-либо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Возьми, — маскируя под приказ, попросила она, придвинув ко мне помятую сотку. Бросив испытывающий взгляд на купюру, я нехотя положила её в карман халата.

***

У подъезда меня ждал сюрприз в лице мамы, сжимавшей в руках потрёпанный букет дачных цветов.

— Сонечка! — обрадовалась она. — А я тут для Маргариты Дмитриевны цветочков купила.

Классная была бы «счастлива», водрузи я эту прелесть поверх кучи роз всех мастей и размеров, что каждый сентябрь дарили ей мои одноклассники.

— Спасибо, — буркнула я, не собираясь спорить с родительницей. Во-первых, это было лишней тратой энергии, а, во-вторых... кто знает, что может выкинуть моя маман под наплывом эмоций?

Забрав у неё букет, завёрнутый в помятый целофан, я в нетерпении переступила с ноги на ногу, ожидая, чем закончится эта встреча.

— Какая же ты у меня красавица! — наконец восторженно воскликнула мама, приложив кончики пальцев к губам и не сдерживая сентиментальных слёз.

Комплимент был явным преувеличением. Одетая в расклешённую чёрную юбку и видавшую виды белую блузку, я больше напоминала первоклашку-переростка, чем «красавицу».

— Спасибо, — на автомате повторила, ловя на себе любопытный взгляд соседки, появившейся в окне. Одна из местных доброжелательниц, не упускавшая возможности сунуть свой нос туда, куда не просят. — Ма, я пойду.

— Да-да, конечно, — быстро-быстро залепетала она, — только надушу тебя немного. 

И прежде чем я успела сообразить, что мама собирается сделать, её рука нырнула в огромный карман старушечьей кофты и извлекла оттуда стеклянный флакон непонятно с чем. Я попыталась дёрнуться в сторону, но не успела, и пахучая жидкость из бутылька полетела прямо на меня.

— Мама!

***

— Романова! Сонька! Стой! — вопли Тани Лапиной настигли меня примерно на середине пути до школы, когда я зло вышагивала по улице, гневно размахивая несчастным букетом. Мысль о том, что мама хотела как лучше, ни разу не успокаивала. Бабушка часто говорила, что мне не хватает смирения, даже в церковь пыталась затащить, но я усиленно сопротивлялась и тому, и другому.

Резко затормозила, обернувшись назад, при этом короткие волосы взлетели вверх и криво остриженная чёлка упала мне на глаза. Да, этот безусловный минус я не предусмотрела, когда орудовала ножницами. Пока воевала с непослушными прядями, подруга успела нагнать меня.

— Экстремально, — заявила Лапина, кинув взгляд на мою причёску.

Стало неловко, ведь сама Таня сияла свежеуложенными кудряшками. Пришлось делать вид, что всё так и задумывалось с самого начала.

— Хотела ещё короче, но бабушка была против.

— Да-а-а? Ну, в целом прикольно смотрится. А это что? — она указала на засохшие ромашки и увядшие астры в моих руках.

— А это выкинуть надо, — отрезала я и сделала так, как собиралась с самого начала: отправила букет одним метким броском в мусорку.

Дальнейший путь до школы прошёл без особых неприятностей. Таня рассказывала про поездку в лагерь на море. В лагерях я никогда не бывала, тем более на море. Поэтому слушала с интересом, удивляясь тому, как это бывает. Зато у школы стало не до разговоров. Толпа людей, беготня и вопли младшеклассников, бесконечные приветствия. Обнявшись с парочкой одноклассников (забавно, как вся радость от встречи выветривается в первый же учебный день), я присоединилась к одной из компашек, где все со счастливыми лицами жаловались на окончание лета.

Где-то минут через десять появилась Маргарита Дмитриевна (она же королева Марго) в сопровождении долговязого парня. Рассмотреть его толком не удалось, ибо девчонки тут же бросились приветствовать классную, закрыв весь обзор.

Зато во время линейки мы все оторвались, разглядев новичка вдоль и поперёк. Благо что он предпочитал держаться в паре метров от нас, даже не пытаясь смешаться с общей массой.