Скандинавский король (ЛП) - Халле Карина

Я сажусь в машину и начинаю спускаться по длинной извилистой подъездной дорожке мимо неработающих рядов нашей собственной винодельни и выезжаю за ворота.

На меня нахлынули смутные воспоминания о детстве, когда мы приезжали сюда всей семьёй. Бегали по виноградникам с моей сестрой Стеллой, прятались от няни, когда пора было ложиться спать. Я был так молод и так свободен, только потому, что не знал ничего лучшего. Я не понимал ловушку королевской власти, что за деньги и привилегии приходится платить страшную цену, которую никогда нельзя игнорировать.

Меня готовили к тому, чтобы я стал королём с самого рождения.

Я просто никогда не знал, что это значит.

Я никогда не знал, чего это от меня потребует.

Мои руки крепко сжимают руль, пока я еду в темноте под старыми дубами. Дорога извивается и поворачивает, как артерия.

Я пытаюсь продумать, что я им скажу.

Но всякий раз, когда я формирую слова в своей голове, ярость берет верх.

Так что я позволил своему разуму оставаться пустым на протяжении всей оставшейся части пути, пока не остановился прямо перед взлётно-посадочной полосой, тридцать минут спустя. Обычно я никуда не езжу без Людвига или королевского сопровождающего, такого как Эдвард, но как король, я могу устанавливать свои собственные правила, и сегодня мне нужно было побыть одному. Кроме того, никто даже не заподозрит, что это я за рулём на этом крошечном частном аэродроме у подножия гор.

Я не глушу машину, заглядываю через руль, чтобы увидеть один из наших небольших частных самолётов. Хелена и Никлас отходят от самолёта. Она немного опережает его, поддерживая видимость. Пока что.

Они проходят через ворота в ограде из цепей, Хелена замечает машину.

Но по мере того, как они приближаются, её походка замедляется, брови нахмурены настолько, насколько позволяет ботокс. Начался дождь, размывая её изображение через лобовое стекло. Она знает, что это я.

Я выхожу из машины и киваю ей и Никласу.

Выражение её лица бесценно. Я хотел бы быть более достойным человеком, чем смаковать такие мелкие желания, но это правда. Она смотрит на меня с чистым разочарованием, понимая, что теперь она не сможет провести свою поездку, трахая Никласа. За этим следует страх. Страх, что о ней узнают, страх, что я что-то знаю — иначе зачем бы я был здесь?

— У вас был хороший перелёт? — спрашиваю я их, сохраняя голос ровным и лёгким. Удивительно, как хорошо мне это удаётся. Мои черты лица редко выдают пламя внутри.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Хелена, её голос вырывается с шипением.

Я сохраняю фальшивую улыбку на губах и жестом показываю на машину. — Я хотел, чтобы это был сюрприз. Мы так редко проводим время вместе. Я не могу вспомнить, когда мы были здесь в последний раз. Обычно здесь только ты и Никлас, только вы двое, не так ли?

Когда я произношу его имя, мои глаза устремлены на него, и мне приходится изо всех сил сдерживать ярость внутри себя. Даже взгляд на него заставляет мою кровь кипеть. Он намного моложе меня, лет тридцати, с этими пустыми глазами и вечной усмешкой на губах. На первый взгляд, он мало говорит и кажется, что он здесь только для того, чтобы подчиняться. Но я знаю лучше. Он может вести себя как послушный дворецкий, но первым бросит вас на съедение акулам. For helvede (прим. пер. — чёрт возьми) он и есть акула.

Хелена только кивает. Она даже не может улыбнуться. Она садится на заднее сиденье и говорит Никласу вести машину.

— Я поведу, — говорю я ей. — Никлас устал от путешествия, я уверен.

— Это не проблема, — говорит он, но я отмахиваюсь от него и сажусь обратно на водительское место, предоставляя им самим решать, где они хотят сидеть.

Снаружи поднимается ветерок, и крупные капли дождя начинают собираться на лобовом стекле, освещённом тусклым светом самолётного ангара. Кровь в моих ушах — это постоянное "уош, уош, уош".

Наконец, Хелена садится на заднее сиденье, а Никлас — на пассажирское. Либо она настолько привыкла к тому, что её возят, что сидеть спереди кажется ей неприличным, либо она настолько меня не выносит. Думаю, и то, и другое.

Поездка проходит в молчании. Мне приходится навязывать разговор в самом начале, спрашивать о детях, о погоде. Я точно знаю, что моя тётя Майя сейчас заботится о Кларе и Фрее, но забавно, как мало Хелена об этом знает. А может, это вовсе не смешно. Возможно, это просто грустно.

Моё сердце сжимается при мысли о том, что я собираюсь сделать.

Как я собираюсь всё это разрушить.

Я знаю, что сказал бы мой отец.

Я знаю, что он сказал бы мне, что любовь никогда не была частью сделки. Чёрт, это он с самого начала предупреждал меня о Хелене и о том, что её школьная влюблённость никогда не была тем, чем казалась. Это единственная причина, почему я так сомневался в ней с самого начала. Но она была прекрасна и так предана, и заставила меня почувствовать себя королём задолго до того, как я им стал.

Это моя роль — притворяться. Это трон, на котором я сижу, трон, вырезанный из лжи, старый как века.

Но больше нет.

Последняя разумная мысль, которая приходит мне в голову, — это мысли о моих детях и о том, что их мир был бы бесконечно счастливее, если бы я просто притворялся, притворялся и притворялся.

Я должен делать это для них.

Всё для них.

И всё же это не останавливает слова, которые вылетают из моего рта.

— Я знаю о вас двоих, — говорю я.

Мы находимся примерно на полпути к дворцу, дорога идёт в гору, а перед фарами хлещет дождь.

Я бы подумал, что никто из них меня не слышал, судя по отсутствию реакции, но Никлас чуть напрягся. Я смотрю на Хелену в зеркало заднего вида, но едва могу разглядеть её профиль. Кажется, что она смотрит в уходящую темноту.

Не могу сказать, что я удивлён. Отрицание — её любимое слово.

— Вы слышали меня, — говорю я снова. — Я знаю.

Наконец, Никлас что-то говорит. — Что вы знаете, сэр?

Я издаю едкий смешок. — Сэр? Правда? Ты делаешь вид, что почитаешь меня как своего короля, и в то же время оскорбляешь меня, трахая мою жену.

— Аксель! — кричит Хелена. — Прекрати этот бред. Ты сумасшедший!

— Сумасшедший? Я, блять, не сумасшедший. Но и не дурак. Все знают, Хелена. Все. Наверное, я был последним, и, возможно, это делает меня сумасшедшим в твоих глазах, но все знают, что ты была лживой шлюхой.

— Как ты смеешь, — прошипела она. — Ты сумасшедший, ревнивый дурак.

Моя улыбка похожа на кислоту. — Я смею. Я смею, потому что я больше не дурак. Я наконец-то знаю правду и больше не могу её игнорировать. Я больше не могу притворяться. — И тут что-то внутри меня словно ломается. Предательство. Разрушение моего сердца, которое, я знаю, никогда не восстановится. — Разве ты не чувствуешь то же самое?

— Я не буду это обсуждать, — говорит Хелена, отворачиваясь, скрестив руки на груди. — И если это причина, по которой ты решил меня забрать, то ты начал не ту войну, потому что я уничтожу тебя, блять. Ты слышишь меня? Я уничтожу тебя и заберу всё, что ты любишь. Даже девочек.

— Сука! — кричу я, колотя кулаками по рулю, машина едва не съезжает с дороги. — Тебе на всё наплевать, да? Только твой имидж! Только то, что ты можешь взять! Ты только и делаешь, что берёшь, берёшь, берёшь!

— Аксель, пожалуйста, — говорит Никлас, его голос становится всё громче, он нервничает.

— Пожалуйста? — Мои глаза впились в него, когда я выровнял машину на дорогу. — Пожалуйста? Твои манеры оставляют тебя. Тебе плевать на всё это. Ты трахаешься с ней только потому, что думаешь, что это разозлит меня, что ты займёшь моё место. Угадай, что? Она бросит тебя так же быстро, как бросила меня! Ты думаешь, я какая-то разовая жертва, дурак, которого она ослепляет? Она охотилась за мной с самого начала! Она притворялась, что хочет меня, притворялась, что любит меня, и всё ради того, чтобы получить корону. Теперь она у неё. Теперь у неё есть корона, и она притворяется, что хочет тебя, только для того, чтобы показать, какая она поверхностная, лживая сука!