Анна Макстед - Бегом на шпильках
И даже когда после школы наши пути разошлись, мы не смогли долго выдержать порознь. Я выбрала колледж в Лондоне, чтобы не разлучаться с Бабс. Мы жили в одной квартире, мы жили одной жизнью. Ни один человек не мог обидеть нас так, как мы обижали друг друга. Парни приходили и уходили, начинали и кончали, — не стесняйтесь, можете понимать это буквально. Было несколько серьезных бойфрендов, но в основном — куча недоумков. Однако мы не очень-то беспокоились по этому поводу. Впереди было еще столько субботних вечеров! Нас гораздо больше волновала наша будущая карьера. В общем, наши с Бабс отношения были столь прекрасны, что сделать их еще прекраснее никому было не под силу.
А потом она встретила Саймона.
Я смотрю, как он надевает ей на палец кольцо, и замечаю, что рука у него слегка подрагивает. Что это — любовь или похмелье? Неподходящие мысли для церкви, так что помещаю их в файл под именем: «Зависть», обнимаю и целую счастливую пару и игнорирую Тони, когда тот снова лезет со своими комментариями:
— Я насчитал семнадцать ниток жемчуга.
Протискиваюсь сквозь надушенную толпу гостей: туда, где на большом пюпитре выставлен план рассадки. Надеюсь найти свое место как минимум рядом с одним из итальянских родственников Бабс мужского пола (ее мама, Джеки, родом из Палладио, — есть такой городок неподалеку от Виченцы, — и, похоже, все его население, явно состоящее исключительно из кинозвезд, прибыло сегодня на свадьбу). Пробегаюсь глазами по незамужним «мисс», пока не утыкаюсь в «мисс Миллер, Натали», Стол № 3. Дефицит Сирелли и Барбьери за столом № 3 разочаровывает, но зато я сижу на приличном расстоянии от «миссис Миллер, Шейла» (Стол № 14).
Извечная проблема любой тесной дружбы, начавшейся в ранней юности. Предки почему-то считают своим божественным правом постоянно вмешиваться; и ты не успеваешь глазом моргнуть, как все запутывается почище зубчиков на молнии. Сытая по горло маминым сопением за спиной на протяжении всей торжественной части, я страшно рада, что хоть ужинаем мы порознь. Иначе она вовсю уже кромсала бы за меня мое заливное из лосося.
Подпрыгиваю от шлепка по заднице.
— Пушинка, — слышится мамина трель. Она пристально смотрит на меня, слюнявит палец и начинает тереть мне щеку.
— Мама! — я чувствую себя словно статистка в «Гориллах в тумане». — Что ты делаешь?
— У тебя все лицо в красной помаде, дорогая, — объясняет мама.
— Ой. Спасибо. (С моей стороны было бы наглостью дать ей понять, что помада не в пример лучше слюны.)
— Ну, и с кем же тебя посадили? — спрашивает она, пристально вглядываясь в схему.
— С Тони…
— Ах! Ему так идет смокинг!
— С Франни…
— Франсис Крамп! Вот кому не помешал бы чуток румян. А то выглядит как цыганка в этой своей пурпурной юбке. Даже не знаю, что Бабс в ней такого нашла, м-да, а с кем еще?
— Э-э, с каким-то парнем по имени Крис Помрой…
— Похоже на кличку пуделя, а еще?
— С Энди…
— С братом невесты? С самим братом невесты! Какая честь! Надо будет обязательно подойти поздороваться, не видела его целую вечность, да и неудивительно — со всеми этими его неприятностями: и с помолвкой, — жалко-то как! — и с работой. Он, вроде, всего неделю как вернулся, дорогая, ты просто обязана поблагодарить Джеки, думаю, и открыткой, и по телефону, — так будет правильней, но только не завтра, завтра ей будет не до того, подожди до понедельника, как считаешь, в понедельник будет в самый раз? Да, точно, в понедельник будет в самый раз, второй день после свадьбы дочери всегда сплошная суета, хотя вот я так уверенно говорю, но мне-то откуда знать…
Если вы до сих пор не догадались: моя мама имеет привычку размышлять вслух. Причем без остановки. Подозреваю, это все от жизни в одиночку, но понять такое куда проще, чем принять. Так что когда тамада велит «леди и джентльменам, мальчикам и девочкам» рассаживаться по своим местам, я оказываюсь самой послушной.
Стулья украшены зимними розами. Белые розы в январе. Нахожу свой, когда никто из гостей еще даже не подошел к столам. Проверяю гостевые карточки по обе стороны. Тони — слева от меня, человек-пудель — справа. Франни посадили рядом с Тони — все равно, что выдать пироманьяку паяльную лампу. Я изучаю меню (которое давно знаю назубок, так как Бабс посвятила ему времени не меньше, чем каллиграфы — Великой хартии вольностей), когда соседний стул вдруг выдергивается из-за стола и на него опускается молодой мужчина в белом пиджаке и жатой черной рубахе. Я поднимаю глаза, неуверенно улыбаюсь, — и он кивает в ответ, всего один раз.
Прикрывшись меню, наблюдаю за Энди. Тот перегнулся через стол, выслушивая монолог Франни.
Глаза Тони вспыхивают.
— Кого я вижу! Андерс! — рычит он, врезаясь в болтовню Франни, будто нож в масло. — Как поживаешь? Пестренько тут сегодня!
Энди — раздражающе загорелый — поднимает руку и широко улыбается.
— Рад тебя видеть, Тони, — говорит он. — Потом обязательно поболтаем! — Он подмигивает мне, изображает губами что-то вроде: «Привет, Натали», — и снова поворачивается к Франни.
У него, может, память и избирательная, но зато у меня — нет. Двенадцать лет назад, когда нам с Бабс было по четырнадцать, наши старшие братья были закадычными друзьями. У них имелось много общего: например, патологическое желание сделать жизнь своих сестер невыносимой. Нужны примеры? Когда мы с Бабс шли выгуливать Кальсошу, их ретривершу, Тони орал на всю округу: «Андерс, гляди-ка! Три сучки идут!» Или когда моя мама как-то предложила подвезти Энди домой, а я начала петь в машине, Тони потом сказал: «Андерс говорит, ты поешь как гиена». Или когда Энди выпустил из клетки моего волнистого попугайчика, — потому что ему, видите ли, «там грустно», — и тот уселся на карниз, Тони решил убедить птичку спуститься с помощью швабры и раздробил ей голову.
Было и еще много чего.
Разглаживаю салфетку на коленях. Тони отвлекся на маленький одноразовый фотоаппарат, — один из тех, что любезно разложены на каждом столе, дабы гости могли запечатлеть свой собственный праздник. Он снимает обертку и съезжает по стулу вниз до тех пор, пока его рука не свисает до пола, как у орангутанга. Затем, как бы ненароком, наклоняет объектив так, чтобы тот нацелился прямо под юбку Франни.
— Тони, нет! — шепчу я, стараясь не захихикать. — Пожалуйста, не надо, ты же ее знаешь: она тебя по судам затаскает.
Вокруг голубых глаз Тони собирается сеточка морщинок: он не выдерживает — и взрывается смехом. После чего выпрямляется и мягко подталкивает меня кулаком в бок.
