Андрей Рихтер - Обретение любви
Лектор из доцента Тупчего и впрямь был хороший – знающий, обстоятельный, невозмутимый (ох, разный студент пошел, разный) и с правильной, красивой речью. Правильную речь Галина ценила не меньше профессионализма, а если вдуматься, то, пожалуй, и больше. Если умные вещи излагать через пень-колоду, мешая украинские слова с русскими, вставляя между ними «ну», «вот» и «значит, так», то в смысл сказанного вникнуть вряд ли удастся, не говоря уже о том, чтобы конспектировать подобную «лекцию». «Приберегите ваш суржик для базара, там ему самое место!» – это Галинино выражение знал весь университет. Она и Гужву однажды так осадила, не посмотрела на то, что он проректор. По уму, так можно, нужно было и промолчать, не высовываться. Недаром же говорится, что молчание золото. Но неделей раньше, на заседании ученого совета, Гужва позволил себе нелестно отозваться об уровне преподавания на ее кафедре, упомянув среди прочих недостатков (большей частью надуманных, притянутых за уши) и низкую речевую культуру ряда преподавателей. Ну, раз уж нападаешь на чужую речь, то и за своей изволь следить. Для начала хотя бы избавься от словечек вроде «нахиба»[3] и «запизнюлый»[4]. Теперь Галина с Гужвой на ножах. Ну ладно, Бог не выдаст, Гужва не съест.
От близкой перспективы общения с Хащенко противно заныло в груди. Неприятное и, что самое главное, бесперспективное занятие. Таких придурков, как Хащенко, переубеждать и уговаривать бесполезно. Не поймет. Уставится тебе в переносицу и заведет свою вечную и единственную песнь: «Нечего меня учить, пока вы тут новейшую историю Украины изучали, я ее творил!» Как бы не так! Творил! Что вот такие, с позволения сказать, «деятели» натворили, нормальным людям за тридцать лет расхлебать не удастся. Да и бывают ли в политике нормальные люди? Наверное, надо верить, что бывают. Или перестать заниматься Новейшей историей, переключиться на Средние века или Древний мир. Легко сказать, трудно сделать. Средние века мертвые. Мертвые дела далекого прошлого. А Новейшая история – живая. Выгляни в окно, вот она, тут, перед глазами. Сегодня опять по Крещатику с флагами и плакатами ходили. Интересно же…
Карандаш в руки, бумагу перед собой. Три вертикальные черты, три горизонтальные. В середине крестик – буква «х», Хащенко… Административные крестики-нолики. Взрослые игры взрослых детей. На бумаге думается особенно четко. Слева друзья и плюсы, справа – враги и минусы. Расстановка сил. Давно устоявшаяся, заученная наизусть схема, тем не менее Галина рисовала ее часто, почти каждый день. Про себя улыбалась – китайцы с японцами для того, чтобы успокоиться или сосредоточиться, иероглифы выписывают, а я крестики-нолики черчу. Но помогало. А раз помогает, почему бы и не начертить…
Декана Ющинского никуда вписывать не стала. Конформист без собственного мнения, бледная тень ректора, да вдобавок и возраст с кучей болезней дают о себе знать. Проректор по научно-педагогической работе Гужва мало того, что был личным врагом Галины, он еще и с Хащенко дружил. Однокашники, вместе учились в университете, правда, на разных факультетах, но знали друг дружку по комсомольской работе. Два сапога пара, один университетом мечтает управлять, другой – кафедрой заведовать. Тарантулы.
Расклад был ясен сразу, но надо же соблюсти традиции – почиркать карандашиком, посмотреть на то, что получилось, и окончательно осознать, что, кроме ректора, никто помочь не сможет. И не захочет. Но тут надо тонко. Не катить бочку на Хащенко, а выступить в защиту молодых кадров. Это ректору понравится, он сам «молодой кадр», благодаря двоюродному брату, замминистра образования и науки, стал ректором в сорок два года. Опять же, Тупчий статейки пописывает, его за границей знают, то немцы к себе пригласят с докладом, то англичане. Это хорошо, престижно. Плюс не только Тупчему, но и всему университету. Рома молодец, умеет себя подать. А Хащенко куда приглашали? Разве только в прокуратуру, на допросы. Пусть оба уголовных дела в итоге закрыли, но ясно же, что такого густого дыма без огня не бывает. И ясно, как дела закрываются. Не просто же так Хащенко в одночасье из политики в науку свалил…
Звонок сына привел Галину в смятение и разом заставил забыть обо всех рабочих проблемах. Она всегда пугалась неожиданных звонков от него. Если Виктор звонит с утра в будний день, значит, у него что-то стряслось. Обычно мать с сыном предпочитали общаться по скайпу, где можно не только слышать, но и видеть друг друга, и делали это поздно вечером (оба совы), когда никто не мешает разговаривать.
– Мам, привет! – Голос у Виктора был веселым, даже радостным. – Мы тут решили тебя навестить…
– Навестить? – удивилась Галина. – Что так внезапно?
Веселый голос сына ничего не означал. Во всяком случае, для Галины. Она прекрасно знала, как умеет Виктор притворяться. С чего это вдруг «навестить»? Что-то произошло? Снова нелады с женой?
– Мы с Ольгой приберегли от отпусков по неделе на Анькины каникулы, заранее тебе говорить не хотели, вдруг по работе сорвется или Анька заболеет… – В трубке раздался громкий тройной стук: не будучи суеверным, Виктор истово соблюдал ритуал «чтоб не сглазить». – Но вроде все сложилось, так что жди нас в субботу. С отгулами и выходными набралось почти две недели, в школе Ольга насчет Аньки договорилась, так что успеем тебе надоесть…
«Кто успеет, а кто и нет», – подумала Галина. К невестке она относилась терпимо. Раз уж так получилось, так тому и быть, надо терпеть. Терпеть было не очень сложно, потому что невестка находилась далеко, в Москве, за тридевять земель. Это, конечно, хорошо, когда невестку и свекровь разделяет расстояние, уберегает от споров и ссор. Плохо, что единственный сын тоже далеко. И что ему дома, в Киеве, не женилось? Девчонок мало? Или красивых не попадалось?
– А разве у Ганнуси уже каникулы? – спросила Галина.
Внучку она называла только так. Не Нюськой, не Анюткой и ни в коем случае не Анькой. Сыну намекала не раз, но он упорно придерживался упомянутых вариантов, отдавая предпочтение «Аньке». Его самого в детстве дома Витькой никогда не звали. Откуда только набрался?
– Так она же учится по триместрам, мам! – напомнил сын.
Ах да, вспомнила Галина – новая система обучения. Пять недель учебы, неделя отдыха. Считается, так лучше, дети меньше устают, да и учителя тоже.
Хотелось еще спросить, все ли на самом деле в порядке у сына, но Галина удержалась. Хватит задавать глупые вопросы, а то Виктор еще решит, что она не рада их приезду. Приедет сын, выберет время и сам все расскажет, а не расскажет, так она и без слов поймет. По тому, как сын с невесткой себя вести станут.
– Ты примерно скажи, к какому времени собираетесь приехать, – заволновалась Галина. – Чтобы у меня все было горячее, с пылу с жару…
«Жди в субботу» без указания точного времени означало, что поедут на машине.
– Горячее лучше перенести на воскресенье, потому что время я тебе даже примерно не назову, – ответил сын. – С ребенком быстро не поедешь – то ее укачало, то в туалет, то поесть… Как приедем, так и приедем…
«Пирожков все равно напеку, – решила Галина. – Сложу в сотейник, и пусть стоят в духовке, дожидаются теплыми».
– Будьте осторожнее с едой на дороге! – напомнила она.
– Мама! Ты в своем репертуаре! – рассмеялся сын. – Мне уже за тридцать, а ты никак все не привыкнешь, что я взрослый! Пока!
Галина не стала напоминать, как в свой позапрошлый приезд, тоже на машине, но без семьи (эмоциональный всплеск после ссоры с женой), этот взрослый человек отравился на трассе шаурмой так, что едва доехал до Киева. Три дня безвылазно просидел дома, точнее, в туалете. Даже заснул там пару раз, настолько ослаб. Выглядел так, что соборовать впору, с каждым часом становился все изможденнее и изможденнее. Галина, помнившая одесское «карантинное» лето 1970 года[5] (угораздило же ее родителей поехать на море именно в начале августа и именно в Одессу), уже готова была заподозрить холеру. Но ничего, на четвертый день сын ожил настолько, что смог похлебать жиденького рисового супчика, а на пятый уехал в Москву – мириться с женой.
На фоне грядущего приезда гостей все неприятности стали казаться не то чтобы совсем мелкими, но уже не такими неприятными. Сын говорил о двух неделях, а это означало, что две недели Галина будет с радостью после работы спешить домой. Две недели не придется думать, чем занять свободное время. Две недели счастья… От столь радостного предвкушения и о невестке подумалось с приязнью. Тоже ведь родственница, хоть и не очень-то желанная. Девять лет как родственница, что уж тут…
Даже неприятный разговор с Хащенко не подпортил настроения. Холодным тоном Галина высказала свою претензию и попросила впредь согласовывать подобные заявления с нею. Услышала в ответ невнятно-агрессивное бурчание про разделение полномочий, про опыт с квалификацией и про волюнтаризм. При чем тут волюнтаризм, уточнять не стала и по поводу опыта и квалификации Хащенко не съязвила, хоть и очень хотелось. Предупредила, что вынуждена будет обсудить положение дел на кафедре с ректором, и на том разговор закончился. Собственно, то был не разговор, а ритуал, который следовало соблюсти перед тем, как обращаться к ректору. Иначе выглядело бы так, словно она, не ударив пальцем о палец, ничего не предприняв, пытается спихнуть проблему на плечи высшего руководства. Высшего… Именно так. Университет – это государство в государстве, а ректор – царь и бог. Как он захочет, так все и будет.
