Владимир Романовский - Леротикь
Бармен приблизился, чтобы снова наполнить стакан Музыканта.
– Никто не умеет так развлекать публику, – сказал Музыкант, – как старик Уолш. Прямо миссия такая в жизни, всех развлекать. Постоянно.
– Действительно. Ты заметил, да?
Подобие юмора. Как трогательно.
– Да, – сказал Музыкант мрачно. – Заметил. Что ж. Это справедливо. Кто я такой, чтобы отбирать у него жену.
– А, вот оно в чем дело, – Хелен сочувственно дотронулась до его плеча. – Нет, это никуда не годится. Это нельзя, дорогой мой. Уж извини.
– Да.
– Он ведь человек выдающийся.
– Денег много.
– Ну, по правде сказать, да.
– Я не хочу по правде, – сказал Музыкант устало. – Я хочу чтобы он оставил ее … нас … в покое.
– А он так и делает в основном.
– Не в этот раз.
– А не нужно было его провоцировать. Ничего, думаю, он придет в себя. Он очень отходчивый. Вот увидишь, все образуется.
Ирония, сарказм, даже оскорбления – как об стенку все разбивается. Теплые ноты в ее голосе звучали так естественно, что не знавший ее вполне мог принять все это за искренность. Музыкант резко повернулся к ней. Она улыбнулась светской улыбкой.
– Он сказал, что я могу ее забрать себе.
– Это он не всерьез, – сказала Хелен успокаивающе.
– Всерьез. Я ее забираю, но дети остаются у него.
– Что ж. Это ведь справедливо, не так ли?
Поерзав на стуле, устроившись поудобнее, выпрямив спину, она смотрела на него благосклонно. Порода. Ничего не скажешь. Такому не научишь – это от рождения дается – ничего человека в этой жизни не волнует.
– Он получит все права на детей, и она их больше не увидит. Он сказал что ему все равно, как он эти права получит – через суд или по договору, и пусть она сама решит…
– Конечно по договору лучше. Какой еще суд! Ничего хорошего в скандалах нет.
– Он действительно намерен сделать все, что он сказал.
– Да. Это жестоко, я понимаю, но ведь он прав, дорогой мой.
– Хелен! Это убьет твою дочь. Понимаешь?
– Не преувеличивай. Впрочем, ты ведь человек искусства. Люди творческие склонны к преувеличениям. Ничего страшного. Она привыкнет. Некоторое время, правда, она будет переживать. Но это пройдет.
Музыкант вдруг подумал, что … Глядя с любопытством на Хелен, он вытащил портсигар, открыл и предложил ей. Она вежливо отказалась.
– Конечно же, – сказал он небрежно, закуривая, – он и деньги все заберет. Вообще все.
Прошло некоторое время прежде чем Хелен сообразила, что сие означает.
– Прости, как? – спросила она.
– Вложения, акции, наличные, недвижимость. Всё.
Своих денег у Хелен и ее дочери не было. Муж Хелен никогда не был богат. Хелен слегка побледнела.
– Все заберет, – настаивал Музыкант. – Ну, может какие-то драгоценности тебе оставит.
– Ты шутишь, – сказала Хелен машинально.
Некоторая степень растерянности проявилась в ее чертах, они стали почти человеческими.
– Мне очень жаль, – сказал Музыкант. – У меня доход небольшой, а рассчитывать на то, что мой отец будет содержать … нас всех … не приходится. – Он помолчал, а затем добавил с комической торжественностью, – Нужно будет многим пожертвовать.
– Не может быть, – пробормотала она, не глядя на него.
– И тем не менее это так, – заверил он ее, сохраняя серьезное выражение лица. – Не переживай. Я сниму однокомнатную конуру в Уильямсбурге, это за речкой, в Бруклине. Там живут люди, которые тебе всегда нравились – художники, поэты, беззаботная богемная толпа. Наконец-то у тебя появится возможность влюбиться в голодающего художника или страждущего поэта. Будешь вязать свитера и продавать цветы, чтобы свести концы с концами, а вечерами будешь делиться романтическими мечтаниями с предметом своей любви, за скудным ужином, состоящим из натурального салата и сухарей. А когда он умрет от чрезмерной дозы наркотиков, твой портрет, им нарисованный, заметит представитель Галереи Тейта. После чего все остальные его картины будут раскуплены за огромные деньги лучшими музеями мира.
– Помолчи, – сказала она. – Помолчи.
Молчали они целых две минуты – он, глубоко затягиваясь сигаретным дымом и следя за выражением ее лица, она – напряженно пытаясь упорядочить мысли.
– Твой доход … – сказала она. – Твой … доход как исполнителя … он…
– Ты хочешь спросить, не станет ли он в скором времени достаточным, чтобы мы втроем могли сохранить сегодняшний уровень жизни. Вряд ли.
– Ужасно, – сказала она убежденно. – Дай мне сигарету.
Он соскользнул со стула.
– Мне пора. До свидания.
Придя домой, он некоторое время пытался себя занять. Попробовал читать, но не мог прочесть больше страницы. Порассматривал партитуру какой-то сонаты Шопена. Ничего не выходило – внимание не фокусировалось ни на чем.
Музыкант открыл ящик стола. Пистолет призывно заблестел.
А что потом? Сможет ли он по-прежнему быть … музыкантом? Выступать перед аудиторией? Сможет ли он ее любить так, как любит сейчас? Может ли убийца быть художником, умеет ли преступник любить? Будет ли она любить его, если он перестанет быть художником?
А ведь они это уже обсуждали. Она не поддержала его, но и не сильно протестовала. Она только, вроде бы, упомянула о реакции детей. Что-то такое сказала…
Музыкант вставил обойму, положил пистолет в карман, и спустился в холл. Дворецкий его отца, психологический близнец дворецкого дома Уолшей, спросил, не может ли чем-нибудь помочь.
– Мне – нет, – ответил Музыкант.
III
Грянули два выстрела подряд.
Тело нашли только утром. Семейный доктор заполнил все нужные бумаги. Инсульт.
Семейный адвокат нанес краткий, деловой визит.
Некролог. Не обо всяком убийстве следует писать в газете.
Инспектор Роберт Кинг, навещавший в тот вечер свою любовницу, жившую в здании напротив особняка, слышал выстрелы. Опыт подсказал ему, что это действительно пистолетные выстрелы, а не пластиковый мешок с бельем, хлопнувшийся с третьего этажа на влажный тротуар. Он стоял у окна и смотрел на особняки напротив, чья архитектура безусловно относилась к Бель Эпокь. Известняк и мрамор. Ионические колонны. Пилястры. Сегментированные фронтоны.
Спустя несколько минут Кинг отметил, что ни полицейских машин, ни карет скорой помощи нигде не видно, и люди не бегают туда-сюда по улице в панике, не кричат нечленораздельно. Прочтя через два дня некролог в одной из ежедневных газет, он вспомнил этот вечер и связал два события.
Теоретически, возможность убийства Старика Уолша была сама по себе – событием национального значения. Роберт Кинг доложил о своих наблюдениях и умозаключениях своему начальнику. Начальник пожал плечами.
Роберт Кинг решил самолично разобраться с этим делом. Хотя бы поверхностно. Когда-то давно Старик Уолш был другом его отца.
IV
Прошла неделя.
Живая Легенда – такое было у этого человека прозвище. Он прибыл в город, и его приветствовали фанфары и энтузиазм журналистов. Три длинных лимузина перевезли его и его телохранителей через мост Трайборо, а затем – вниз по Пятой, к Донне Брадли – большому, начала двадцатого века постройки, отелю в нескольких кварталах к северу от Плазы. Номер, зарезервированный для него, тщательно убрали, проветрили, проверили на наличие презервативов, оставленных персоналом отеля, и украсили свежесрезанными цветами. Внизу, в легендарной кухне отеля, шеф-повар превзошел самого себя, приготовляя роскошный ассортимент яств, который впоследствии был полностью съеден телохранителями. Сам великий человек находился в одной из своих «ореховых» стадий, т. е. ел только орехи. Иногда такие стадии длились неделями. Различные средней руки модельеры и дизайнеры интерьеров зарезервировали номера в Донне Брадли в надежде на случайную встречу с Живой Легендой в коридоре.
Ему было за шестьдесят, и последнему его интернациональному успеху недавно исполнилось двадцать лет (несколько жеманный французский фильм, о котором многие до сих пор говорили, что, мол, он их поразил, поразил). Иногда он появлялся в эпизодических ролях, напоминая о себе, и в связи с этим доход его оставался постоянным. Некогда низкорослый, плотно сбитый и экзотично привлекательный (больше в средиземноморском, чем в американском, смысле), нынче он был низкорослый, жирный, и отрешенно-скучающий, но те, кто помнил его фильмы, все еще видели в нем того – молодого, развратного, непоседливого и загадочного.
Телохранители вошли в номер, а несколько минут спустя снова вышли, глупо ухмыляясь гладко выбритыми лицами. Не обратив внимания на загадочные эти ухмылки, Живая Легенда вошел и прикрыл за собой дверь. Было очень темно. Живая Легенда нащупал пухлой рукой выключатель. Хелен, нога на ногу, руки на ручках антикварного кресла, улыбнулась солнечной улыбкой. Нервно кашлянув, сказала,
