Реймон Кено - Одиль
С. тоже был коммунистом, но не столь пылким. Любой политической деятельности он предпочитал долгие прогулки по городу, которые он совершал со мной. Мы с ним принялись изучать арабский. Ж. поднапрягся на этой стезе, томимый жаждой поднимать местный пролетариат, но быстро сдался. Он назвал этот язык средневековым и схоластическим. Вечерами при свете свечи он сочинял песни о сверхсрочниках, тухлом мясе и дембеле. Через месяц или два он внезапно исчез, а концы начальство спрятало в воду. Несколько недель спустя он написал нам из какого-то медвежьего угла, где его заставили тянуть лямку из-за этих куплетов. С. ни в какой мере не чувствовал себя пропагандистом. Мы изучали арабский. Есть такие отдаленные части, что и не знаешь, вернешься ли оттуда когда-нибудь. Однажды на дороге, что ведет от Бу Желу к Баб Фету, огибая крепостные стены, мы встретили одного араба, который смотрел прямо перед собой, застывшего, неподвижного. Здесь кончается пролог. Потом я оказался в Таза. Потом я оказался в Уджде. Потом я оказался в Оране. Потом я оказался в Марселе. Потом я оказался в жалком отеле. Я работаю. Я один.
Спустя всего лишь несколько недель после своего возвращения я узнал о возвращении С. Он назначил мне встречу в кафе на площади Республики, в котором писсуары различались по величине, в зависимости от важности посетителей. Это явление восхитило С., и отчасти для того, чтобы мне его показать, он выбрал это место. Так он вкусил экзотики Запада. Вместе с ним пришли две толстые девушки, чей явный статус полупроституток казался единственным достоинством, умом они были сильно обделены, как я понял, а что касается мужской плоти, на которую они претендовали, то она самым пошлым образом ускользала из их рук, в чем я сам смог убедиться через несколько часов. Сначала из нас слова так и сыпались, не задевая двух молчаливых толстушек. Ты помнишь, ты помнишь, Мулэ Идрис, Мулэ Идрис.
– Не вздумайте еще заговорить по-арабски, – сказала одна из этих особ.
– Меня тошнит от негров, – сказала другая.
Затем они обменялись парой фраз – коротких, намеренно непристойных. Потом та, что сидела напротив меня, спросила:
– Правда, все так и было?
Мы дошли с двумя девицами до одних из самых удаленных ворот города. Спускалась ночь; какой-то араб шел к нам с длинным ружьем в руке.
С. повел нас в маленький ресторанчик, где его кормили в кредит. В запасе была еще история о мальчиках, которые поджидали нас ночью в Бу Желу.
– Ну и сволочи же вы!
Этим вечером С. неплохо развлекался. Может быть, он был рад увидеть меня и вспомнить военное прошлое, время, мгновения которого раз и навсегда отпечатались в его памяти. С. захотел продолжить развлечение, и мы пошли в луна-парк. Мне предстояло заняться одной из этих шлюх. Мы решили выпить по стаканчику в кафе у заставы Майо. После этого С. исчез со второй девушкой. Ту, что осталась, я взялся проводить до дома.
– Должно быть, африканцы красивы, – сказала она. Вероятно, она обдумывала то, что говорилось нами о сексуальных способностях негров.
Она прижалась ко мне. Я остановил такси перед табачным ларьком.
– Куплю сигареты.
– «Лаки страйк», – уточнила она, как будто я у нее что-то спрашивал.
Она чересчур сильно надушилась, и меня тошнило от запаха. Я выбрался из такси, зашел в кафе и вышел через другую дверь. Вернулся домой не задерживаясь. И работал до пяти часов утра. На рассвете под моими окнами начали курсировать первые автобусы. Я жил тогда около Биржи, в плохоньком отеле, который почти развалился к тому времени, когда закончилась эта история. Еще там жил один приятель С. – по этой причине меня сочли достойным присоединиться к маленькой группе молодых людей, которые упражнялись в искусстве жить, не утомляя себя. Другая причина заключалась в том, что я, как и они, не работал по восемь часов в день, – мне иногда случалось работать больше двенадцати часов, но это простительно, поскольку мне это ничего не приносило. У меня никогда не было стремления затесаться в компанию вольных аферистов, но в течение шести месяцев они были моими единственными приятелями. Живописность группы меня не волновала, и сейчас я едва ли могу отыскать в памяти отражение лица или отзвук имени. Прошло уже десять лет. Писать так – значит вызывать призраки, поскольку окружающий меня мир казался мне мертвым, и меня мало беспокоило то, что все могло бы быть по-другому. Но по правде говоря, мои неопределившиеся и наивные приятели, свободные от предрассудков, жили скучно и демонстрировали свое освобождение лишь в области метафоры и других риторических приемов. Здесь они были несравненны, не оставляя без внимания ни один из способов словесного выражения и свободно пользуясь ими. Их махинации, напротив, чаще всего походили на ребячество. К счастью, они их не часто совершали; хитростью, которая удавалась им лучше всего, оставалось лишь их умение ничего не делать.
Предводитель отряда продавал конфиденциальную информацию на скачках. Он эффектно совмещал с искусством выкручиваться огромный ораторский талант и в том, что касается трепа, по его собственным словам, не опасался никого. Он был одним из первых в компании, кто принял меня за своего; иногда я ездил с ним на ипподром в Трамблэ, в Мэзон, что под Парижем. Несколько раз я даже снизошел до того, чтобы подцепить клиента, который заполучил на одной лошади невероятно крупный выигрыш, – для этого мне было достаточно пожать ему руку с понимающим видом. Люди, стоящие рядом, тут же выложили свои франки и бросились к кассам. Возвращались мы на такси, весь день прошел как по маслу – ведь в нашей компании редко зарабатывали. Он не боялся несчастливых забегов, его предсказания все равно оправдывались. Я заметил через некоторое время, что у него есть подружка – довольно тучная девица, которую я не дал себе труда узнать. Она же ничего не сказала.
У каждого из этих господ была по меньшей мере одна женщина. Некоторые из женщин подрабатывали лишь временно, другие, ради любовных игр или из-за усталости, полностью сосредоточились на профессии проститутки, занимаясь этим делом раньше или готовясь к нему. Каждый день мы собирались за столиками кафе. Царили добропорядочные нравы, жизнь спокойно протекала между батареями пустых стаканов и грудами неоплаченных счетов. Общество высоко ценило математику и умение быстро произвести четыре арифметических действия. Когда я заканчивал свою работу – я не говорю о днях, проведенных на ипподроме вместе с этим чудным Оскаром (ну да, предсказателя звали Оскаром, хотя мой сосед по дому называл его Ф., по фамилии – имя его не поминали всуе), – тогда я оказывался среди них. Мне нужно было лишь пересечь площадь Биржи, потом пройти по улице Монмартр, потом пересечь бульвары, потом пройти по улице Фобур-Монмартр. Они собирались на улице Рише, неподалеку от Фоли-Бержер. Играть в карты я тоже умею. А поскольку я не глупее других, я выигрывал чаще. Некоторые из игроков жульничали так глупо, что можно было усомниться в том, что они достигли зрелого возраста. Но что же я там делал? Что же я там делал?
