Джоанна Кингсли - Драгоценности
– Внутри все из дерева, – объяснил герцог. – Даже мрамор – это искусно окрашенное дерево. Поэтому в театре такая великолепная акустика.
Когда они вошли в ложу, на них наставили множество серебряных лорнетов и театральных биноклей. Герцог кивнул одному или двум приятелям, а всех прочих словно не заметил. Богатый, изысканный, он появлялся в обществе с прекрасными любовницами и сразу становился центром внимания. Но сегодня на него смотрели с особым восхищением.
Петра пыталась держаться так же спокойно, как и ее спутник, хотя это давалось ей с огромным трудом. Девушка слышала тихие вопросы: «Кто она?» «Думаете, испанка?» «Посмотрите на волосы и осиную талию, – прошептала женщина в ближайшей ложе. – Она, должно быть, родственница императрицы Елизаветы».
Герцог взял накидку Петры, и она улыбнулась ему так ослепительно, что мужчины, видевшие это, затрепетали от восхищения.
– Я хочу послушать Ланкону, – сказал герцог, усаживая свою даму. – Говорят, он строен, а это редкость для тенора. Полагаю, он знает тайну, как сохранить хороший голос, не растолстев.
Свет погас, оркестр взял первые аккорды, и занавес поднялся. Смущение Петры тотчас исчезло. Она во все глаза смотрела на сцену, поскольку никогда не представляла себе ничего более прекрасного и величественного.
Девушка отдалась во власть музыки. Голос Этторе Ланконы околдовал ее. Высокий, красивый щеголь герцог Мантуанский, очаровательный плут и обольститель, пленил воображение Петры.
– La donna e mobile, Qual piuma al vento… – пел он. – «Сердце красавицы склонно к измене».
Петра отождествила себя с Джильдой, дочерью горбуна Риголетто. Когда Ланкона посмотрел вверх на первые ряды лож, Петре показалось, что он поет только для нее.
– II sol dell' anima. «Любовь – это солнечный свет души». La vita e amore. «Любовь – это сама жизнь». – Музыка была прекрасна, голос Ланконы чист и безупречен, как бриллиант.
В антракте Петра не пожелала выйти из ложи, опасаясь, что чары музыки рассеются. Когда замерла последняя нота и опустился занавес, ошеломленная девушка не могла даже аплодировать.
Лишь голос герцога привел ее в чувство.
– Сейчас мы должны пойти за кулисы и поздравить Марию с успехом. Возможно, она согласится представить нас своему великому партнеру.
Петра спокойно кивнула, хотя затрепетала при мысли о встрече с Ланконой. Во время последнего акта он часто поглядывал на их ложу, и Петра надеялась, что тенор обратил на нее внимание.
Марию, как обычно, окружала толпа поклонников, но они расступились, чтобы пропустить герцога Монфалко и Петру.
– Эдуардо! – воскликнула примадонна. – Скажи мне, как я сегодня пела? Ты мой самый строгий критик.
Герцог склонился и поцеловал ее затянутую в перчатку руку.
– Твой голос неизменно очаровывает меня.
Мария рассмеялась.
– Ты постоянно льстишь мне. Впрочем, сегодня я сама знаю, что была хороша. Когда рядом Этторе, мой голос звучит прекрасно. Ланкона поразителен! – Она посмотрела на Петру. – Кто помог тебе выбрать такое восхитительное платье? – Мария расцеловала девушку и, отодвинувшись, оглядела ее. Маленькая морщина пролегла на ее безукоризненно гладком лбу. – Я не сомневалась, что ты очень изменишься, Петра, и ради Эдуардо была рада помочь тебе, но не предполагала, что это случится так скоро. Наверное, что-то тут не чисто, toute de suite.
Петра засмеялась, но не успела ответить, потому что к ним подошел сам великий Ланкона.
– Мария, – попросил он, глядя на Петру, – представь меня этой даме.
– Охотно, – улыбнулась Мария. Взгляды певца и молодой девушки встретились, и Петра подумала, что у него чудесные светло-ореховые глаза, напоминающие золото подсолнечников под вечерним осенним небом. Высокий
Ланкона был все же чуть ниже герцога. Густые черные волосы, зачесанные назад, придавали его лицу демоническое выражение. Общее впечатление дополняли широкие плечи, узкая талия и стройные бедра. Как верно заметил герцог, Ланкона совсем не походил на других, почти всегда полных теноров.
Петра чувствовала, как их взаимное притяжение растет с каждой секундой.
– Эдуардо – прозвучал поблизости голос Марии, – посмотри, здесь граф ди Бренациа. Он спрашивал о тебе.
Мария и герцог ушли.
– Маэстро, – тихо промолвила Петра, – это большая честь для меня…
Ланкона не сводил с нее глаз.
– Вы принадлежите ему? – без обиняков спросил он, сделав шаг к ней.
– Он мой покровитель.
– Но почему именно он?
Петра не знала что ответить. Уверенность, обретенная в последние два года, улетучилась. Она даже забыла об опасности.
– Скажи, – попросил Ланкона, – что сделал герцог для того, чтобы выиграть такой приз, как ты?
Рука Петры потянулась к бриллиантовым серьгам. Он уловил ее движение и улыбнулся.
– А-а. И это все? Я подарю тебе сотню бриллиантов. Тысячу.
– Он дает мне гораздо больше, чем бриллианты.
– И я дам тебе больше – все, что ты хочешь, все! Поедем со мной.
– Это было бы несправедливо. – Петра потупила взгляд.
Ланкона приподнял ее подбородок и посмотрел ей в лицо.
– Синьорина Манзи, мы не такие жалкие люди, чтобы подчиняться приличиям, не рабы мелочной морали. Я гордый орел, и до сегодняшнего вечера не встречал ни одной женщины, способной взлететь со мной.
Петра вспомнила о последнем подарке герцога – птице феникс, восставшей из пепла. Безудержные инстинкты боролись в ней с голосом разума.
– Я слишком многим обязана герцогу и не могу покинуть его.
– Ты веришь в предначертание судьбы? Когда судьба говорит нам, куда идти, мы не должны выбирать другую дорогу. – Он наклонился к ней. – Я с первого взгляда понял, что ты моя судьба, а я твоя. – Ланкона тихо напел ей строки из арии, те, от которых два часа назад у Петры захватило дух: – Adunque amiamoci, donna celeste. «Тогда разреши нам любить, божественная леди». – Он выпрямился. – Утром я пришлю за тобой экипаж.
Петру раздирали противоречия. Она знала, что если увидит завтра карету, то уедет к Ланконе не задумываясь и не оглядываясь.
И вдруг она ощутила руку герцога на своем локте.
– Петра, нам предстоит дальняя дорога. Синьор Ланкона, рад был познакомиться с вами и с наслаждением слушал ваше пение. – И герцог увел Петру.
Она оглянулась на красивого певца. Его золотистые глаза горели страстью, и тепло этого взгляда еще долго согревало ее.
По пути домой герцог молчал, но когда они приблизились к вилле, взял Петру за руку.
– Со мной будет все хорошо, Коломбина, – тихо сказал он. – Даже если ты уедешь, часть тебя останется здесь навсегда.
– О чем ты говоришь, Эдуардо?
– Пожалуйста, дорогая. – Он похлопал ее по руке. – Разве я не говорил тебе, что этот день придет? Я надеялся, что не так скоро, но такова жизнь. Я с самого начала знал, что не смогу сохранить тебя навсегда. Ты – мое произведение искусства, Петрина, и сейчас тебя должен узнать мир. Отправляйся с ним.
