Одри Дивон - Рецепт вранья
— Потом объясню, — бросала мне Лола, а я только раздражалась, обижалась или пугалась.
А как я себя вела? Изображала пчелку, суетилась, вникала во все детали — одним словом, изо всех сил боролась за звание «Лучший продавец года». Как будто вся моя жизнь — сплошной экзамен и завалить его ни в коем случае нельзя, а то — вот ужас-то! — учитель поставит плохую оценку. Мое чувство свободы оказалось размером с горошину. И все-таки…
— Ты должна была раньше мне сказать.
— Ничего подобного. Раньше ты была не готова. А сейчас ты мне нужна. Я хочу, чтобы ты осталась и помогла мне.
— Мне будет некогда. Занятия начинаются.
— Рафаэла, прекрати ломать дурочку! Ты сама не знаешь, что тебе делать со всей этой кучей дипломов! Я ведь второй раз просить не стану. Отвечай сейчас же: поможешь мне довести дело до конца?
— Да.
Она заплатила за кофе — как всегда, хозяйским жестом, как будто премию мне выдала. Сказала, чтобы я шла домой и обо всем хорошенько подумала. Я засомневалась: раз уж мне предоставили свободу, может, имеет смысл выбрать для себя другой, более привычный путь? Но в глубине души я сознавала, что она права. И она об этом прекрасно знала. Что мне делать с моей богатой коллекцией университетских дипломов? Повесить на стенку, чтобы пыль собирали? Чувствуя себя мятежницей, я пошла к родителям. Нехорошо опаздывать. Они позвали меня к ужину.
Мадам и месье сидели в столовой. Прямые спины, строгие лица, руки спокойно лежат на столе. Как будто сошли с полотна XVIII века — не считая мелких деталей. «Мы тебя ждем», — сказала мать с принужденной улыбкой, означавшей, что суп из-за меня придется есть чуть теплым. В эту секунду во мне поднялась волна уже знакомого отвращения — точно такого, какое я испытала во время последней встречи со своей подругой Кароль. Меня охватило дьявольское желание раз и навсегда покончить с карикатурной частью самой себя. Как же мне надоели эти семейные трапезы, на которых подавали исключительно холодные любезности и слегка подогретые рассуждения об окружающем мире! Я злилась на родителей за то, что они умудрились превратить будущее в нечто такое, что напрочь лишено неожиданностей, и не стеснялись демонстрировать, как они этим довольны. Внутри у меня все горело. Я физически ощущала, как текут минуты, и понимала, что их у меня немного. Надо было решаться, пока порыв не угас. Ведь, если честно, я так и не стала ни независимой, ни взрослой. Притворялась, что живу от них отдельно, но всегда была рядом — только руку протяни. И постоянно тряслась от страха, что окажусь не на высоте и они меня разлюбят. В общем, я не стала дожидаться, пока дружно застучат вилки, и сообщила, что бросаю университет, остаюсь работать в «Свадьбе-2000» и намерена посвятить свою жизнь торговле. Что я счастлива обрести свое место рядом с Лолой и Синди.
Они выслушали эту сногсшибательную новость не моргнув и глазом. На восковых лицах, навечно погруженных в формалин благопристойности, не дрогнул ни один мускул.
— Об этом не может быть и речи, — заявил отец, отпив из бокала вина.
— А меня ваше мнение не интересует.
Я встала из-за стола, даже не прикоснувшись к еде, наконец-то почувствовав, как в голову ударило запоздавшее подростковое бунтарство, открывающее передо мной тысячи возможностей. Будущее перестало быть для меня пустым звуком. Я поднялась к себе в квартиру, сняла со стены старую литографию и посмотрела еще один воображаемый фильм, не похожий ни на один предыдущий. Мы с Лолой вели армию будущих невест к желанной свободе. Посреди действия меня сморил сон — глубокий, нетерпеливый, исполненный планов, которые я твердо намеревалась осуществить.
11
Она восприняла новость спокойно, не бросилась меня обнимать, просто кивнула: «Хорошо». Да, ждать от Лолы восторгов пропорционально совершенным подвигам было по меньшей мере наивно. В ту среду меня впервые пригласили на тайное сборище у Огюстины. Поздним вечером квартал Барбес приобрел иной, более агрессивный облик. Больше шпанистого вида парней в коже с ног до головы, заметно больше пьяных. Я шла быстрым шагом, обгоняя прохожих, а вслед мне неслись игривые оклики уличных побирушек. На сердце у меня было неспокойно. Двери кафе были забраны железной решеткой. Понятное дело, бар давно закрылся. Дул холодный ветер, и у меня заледенели кончики пальцев. Я постучала. В ответ — тишина. Через пять минут я пришла к убеждению, что Лола надо мной посмеялась, а вся эта история про тайное общество и организованное сопротивление — чистой воды лажа. Что только такая простодушная дура, как я, могла повестись на подобную байку. Я уже собиралась уходить, когда вдруг появилась Синди. Она подняла решетку и молча махнула мне: пошли. Внутри пахло подвальной сыростью. В подсобке горели свечи, бросая на лица присутствующих пляшущие отблески. Женщины — их было человек десять — вели оживленный, хотя и негромкий разговор, словно кто-то со стороны нажал кнопку на пульте и приглушил звук. Я узнала атлетическую фигуру Биби — она стояла в глубине комнаты, сложив на широкой груди руки. Если нас накроют и придется сражаться за свое право на свободу от мужчин, мелькнуло у меня, из Биби выйдет отличный солдат — вряд ли кто рискнет вступить в рукопашную с этой горой накачанных мышц. Чрезмерно накрашенная девица с двумя подружками-гарпиями, устроившими свару у нас в лавке, тоже была здесь. При виде меня Лола поднялась.
— Ну вот, это моя новая помощница. Можно начинать. Девочки, познакомьтесь с Рафаэлой.
— Привет, Рафаэла! — хором сказали девочки.
Сборище напоминало нечто среднее между церковным пикником и еженедельной встречей анонимных алкоголиков. Лола, с повязанной на лбу банданой, уселась на стол и скрестила ноги.
— Поздравляю вас! — Перешептывания мгновенно стихли. — Поздравляю с тем, что вам хватило смелости сюда прийти. Знаю, что практически каждой из вас понадобилось ради этого хитрить и изворачиваться — ну, может, кроме Кристины, поскольку ее торгового агента почти никогда не бывает в Париже, а значит, он не в состоянии ничего ей запрещать.
Раздались сдержанные смешки, и даже в полутьме было видно, как хрупкая блондинка залилась краской.
— Вы пришли сюда не просто так. Вы пришли, чтобы избежать худшего. Очень скоро — через пару недель или через месяц — вас попытаются загнать в клетку. Очень тесную клетку, в которой вас ждут кухня, телевизор, телефон и тонна обязанностей, в том числе обязанность каждую неделю спать с одним и тем же мужиком, смотреть, как он толстеет и оставляет на вашей подушке все больше волос. И так — пока смерть не разлучит вас. Но вы должны знать, что смерть — дама капризная, она частенько опаздывает на свидания, и не исключено, что до того, как она явится за вашим муженьком, у него успеют выпасть все зубы. Вот почему мне представляется разумным посоветовать вам перед тем, как вляпаться в то же дерьмо, в какое вляпались ваши матери, хоть немножко раскинуть мозгами. Кстати, о матерях. Как вам кажется, они счастливы? Что хорошего принесли им все те годы, на протяжении которых они, как ядро на ноге, тащили на себе дом и семью? — Говоря, она взмахивала рукой со сжатым кулаком — революционерка, Че Гевара в женском обличье. И, поскольку я точно знала, что она никогда не просиживала ночей над учебниками истории, приходилось допустить, что этот талант у нее в крови.
