Д. Нельсон - Турецкий горошек
– Ты ведь моя мама. – Звучит, конечно, не слишком утешительно, но я не могу придумать ничего лучше.
– Энн грозилась убить меня за то, что я стала настоящим мучением для вас. Она говорит, что когда я приеду к ней, то она будет бить меня всякий раз, как я начну скулить или жаловаться. А если я буду выглядеть радостной, то она будет обнимать меня.
– Я предпочла бы объятия, – говорю я.
– Уже много лет никто не обнимал меня. Я соскучилась по ласке.
– Ты никогда не обнимала нас в детстве, – говорю я.
– Я боялась избаловать вас. – Она достает какую-то нитку из кармана передника. Я обнимаю ее, но она остается напряженной. Наверное, ей нужно вновь привыкнуть к ласковому обращению.
Поздний вечер, обильная трапеза и разговор по душам с матерью истощил мои силы.
– Я ужасно хочу спать. Можно я подремлю немного? – спрашиваю я.
Я вытягиваюсь на кровати, и она накрывает меня шерстяным пледом. Она связала его в те времена, когда ее еще не скрюченные ревматизмом пальцы ловко орудовали спицами. Опустив полотняную штору, она выходит, закрывая за собой дверь.
Я задумчиво разглядываю комнату, где в основном проходила моя жизнь до замужества. Я даже родилась в этой комнате. Мать никогда не рассказывала нам, долго ли она страдала во время родов. Бен появился на свет за сорок пять минут, Джилл выскочила за полчаса, а я вылетела за двадцать минут, пока она ждала папу, который пошел заводить машину, чтобы отвезти ее в роддом.
Я думаю о том, в какие хорошие руки попадет мать. Я обожаю тетушку Энн. В детстве она забирала нас троих к себе на выходные. Вероятно, тогда мама слегка отдыхала от нас, а тетушка Энн не чувствовала себя одинокой, но в детстве я не задумывалась об этом.
Муж тети Энн погиб на Второй мировой войне, и она больше не вышла замуж. Согласно семейным преданиям, упорно отрицавшимся при каждом пересказе, у нее был тридцатилетний роман с ее женатым начальником. Может, склонность к измене передается по наследству.
Наши выходные в ее доме проходили совершенно удивительно: к примеру, мы укладывались спать в палатке в гостиной или так и не успевали испечь задуманное печенье, съев все сырое тесто. Однажды мы затеяли футбол в магазине, используя в качестве мяча рулон туалетной бумаги. Администратор попросил нас уйти. Когда он повернулся к нам спиной, тетушка Энн показала ему язык.
Я осознаю, что сегодня впервые подумала о матери, не как о матери, а просто как о женщине с ее собственными чувствами. Я предоставляла ей гораздо меньше прав на личные чувства, чем предоставляю моим студентам или друзьям. Сев на кровати, я вдруг задумываюсь, не была ли я несправедлива и к Дэвиду, игнорируя его индивидуальные интересы и жизненные обстоятельства.
Тихий стук в дверь – и в комнате появляется голова Сэмми.
– Ты спишь, тетя Лиз?
– Нет, милая. – Она запрыгивает на кровать и прижимается ко мне.
– Почему ты решила лечь спать?
– Я устала.
– Я ненавижу спать. Днем спят только малыши.
– Многие взрослые были бы счастливы, если бы им удавалось всласть поспать днем.
Сэмми смотрит на меня с недоверием.
– Не-е-а… – Она забавно перекручивает язык и гримасничает.
– Ты знаешь, когда я была маленькой, то жила в этой комнате, а теперь в ней будешь жить ты. – Возможно, ей также трудно представить меня маленькой девочкой, как и то, что некоторые люди любят вздремнуть днем. – Я любила сочинять истории о тех разводах на потолке. Сколько бы их ни замазывали, они всегда проступали вновь. – Я показала на один из разводов. – Вон то пятно обычно было плюшевым медвежонком.
Мы придумываем бессвязную историю о медвежонке, который хочет поплавать, но потолочное пятно-рыба мешает ему, щекоча и покусывая. Нас прерывает стук в дверь. Сэмми впускает свою бабушку и убегает на первый этаж. Впервые за последнюю пару лет я вдруг пожалела, что у меня нет детей.
Мать суетится вокруг меня, складывая плед, хотя я и не говорила, что уже хочу встать.
– Джанис не терпится переехать сюда. Мне очень интересно, как она все здесь переделает, после того как мы разъедемся.
Моя невестка родилась в семье дипломатов. Она успела пожить в восьми странах, помимо Вашингтона, округ Колумбия.
– Наверное, ей нравится прочность и стабильность семейных отношений, – говорю я.
– А мне всегда казалось, что она бросит бедного Бена, и… – Мать потрясенно смотрит на меня, когда я ударяю ее по руке.
– Тебе надо привыкать к условиям жизни у тетушки Энн, – с улыбкой говорю я.
– Ладно, Джанис стала хорошей женой и матерью, – говорит она.
Я обнимаю ее, и хотя она еще не совсем расслабилась, но все-таки уже меньше напряжена, чем прежде.
Из-за густого тумана резко снизилась видимость на дороге. В Новой Англии бывает не так уж много туманных дней. Мне страшно вести машину в таком молоке. По крайней мере, если меня заносит во время снегопада, то я вижу, во что мне суждено врезаться. Все водители на трассе снизили скорость и тащатся максимум тридцать миль в час. Я припала к рулю, словно этот наклон вперед на несколько дюймов может мне помочь видеть гораздо дальше.
Я приезжаю раньше Дэвида, который разговаривал с Беном, когда я выехала с фермы. Войдя в дом, я принимаюсь за уборку на кухне; в спешке перед отъездом мне не удалось убрать последствия моих кулинарных подвигов.
Мой муж входит на кухню. Судя по его поведению, он сильно раздражен. Может, он сам постепенно успокоится, если я не буду приставать с расспросами. Это было бы слишком хорошо.
Он начинает говорить, отрывисто выпаливая слова.
– Ты собираешься образумить свою мать? – Он расхаживает по кухне, даже не сняв пальто и перчаток.
– По-моему, в Аризоне ей будет хорошо. Почему я должна образумить ее?
– Я имею в виду не переезд. А дом. Вместе с землей он безусловно потянет как минимум на миллион.
– А тебе-то что с того?
Он хлестнул перчатками по высокому кухонному столу.
– Господи, Лиз, не строй из себя блаженную дурочку. Твоя мать еле сводила концы с концами, сидя на золотом дне. Если бы она продала усадьбу, то могла бы выгодно вложить деньги и жить припеваючи.
Если я и дурочка, то у Дэвида крайне ограниченный кругозор, и хотя я понимаю, что в данном случае бесполезно ему что-либо объяснять, но все же хочу попытаться. Главное, мне хочется, чтобы он понял мою точку зрения.
– Нет, ты неправильно понимаешь ситуацию. Она не могла бы продать ее. Она должна была сохранить ее для Бена. Сотни лет эта усадьба передается по наследству старшему сыну. И моему брату она нужна.
Дэвид расстегивает пальто. Он говорит медленно, словно я ребенок, не способный понять элементарных вещей.
– Конечно, она нужна ему. Она стоит целое состояние. А как ты отнесешься к тому, что твоей матери, возможно, придется окончить дни в доме престарелых? Кто будет оплачивать ее содержание?