Татьяна Успенская - Украли солнце
— Но ты же не приспособлена к этой работе, — умоляюще смотрел на неё Григорий.
— Приспособлюсь, братишка. Одна просьба: умоли моего Адрюшу беречь себя.
Григорий вздохнул.
В каждом письме Адриана к нему лежала записка Саше. Ей писал: «Хорошо ем, спокойно работаю». Но она чувствовала: брат в опасности. И заранее тосковала.
Саша относилась к числу тех натур, у которых всё внутри. Давно простила ей Магдалина молчание четырёх лет: переписку с Игнатом. По пальцам можно пересчитать внешние проявления Сашиной внутренней жизни: стихи, что начала писать, когда вышла замуж, и обмороки в экстремальные моменты.
И сейчас взгляд в землю, слова не вытянешь. Трудолюбка и трудолюбка: на голове платок, под ногтями черно. Как бы ни старалась Магдалина расшевелить её, ничего не получалось: Саша не жила, отрабатывала долг.
Ещё одна жизнь — в доме Григория.
В благодарность за то, что выходила, и за терпеливую любовь Григорий женился на Ирине. Он жалел жену, заботился о ней, но брак не был счастливым: говорить им было не о чем. Ирина слепо обожала Григория, служила ему и в любую минуту готова была за него погибнуть.
Магдалина любила Ирину и племянников. Пыталась и с ними говорить, как с Джулианом и Любимом, но Ирина, потерявшая в братоубийственной бойне родителей и двух братьев, с молоком передала детям непобедимый страх перед властью: все трое слепо повторяли лозунги газет, слова учителей.
Магдалину Ирина любила нерассуждающей преданной любовью, освободила от всех домашних дел, старалась подсунуть кусок повкуснее, звала сестрой и порой робко подходила и гладила её плечо.
Наверняка сегодняшнее застолье привело Ирину в ужас. Закаменела, лишь взглядом перебегала с одного на другого: вдруг прямо сейчас её любимых погубят? Соединить крамольные речи Магдалины и реакцию Будимирова на них она явно была не в состоянии.
С братом Магдалина словно из одной клетки: его страх, боль живут в ней кровью. У него, как и у Саши, каждое мгновение должна вершиться жизнь внутренняя. Даже в правлении брат умудряется читать то, что присылает Адриан. В ответ отправляет свои размышления. Подбирает для Адриана людей, не смирившихся, готовых идти до конца. Он хрупок и раним, её брат. Беды разрушают его. После расстрела о. Петра и графа облысел за несколько дней. Разрушался и сегодня, когда она плясала на лезвии ножа. Но сделать она ничего не могла. Лишь за кулисы вывела из-под его мученического взгляда первое действие той пьесы, которую начала разыгрывать.
Несколько минут молчания. Дань брату. Дань Ирине.
Ирина так и сидит, глядя на дверь: когда придут забирать мужа? В том, что её, Магдалину, увели на смерть, не сомневается и не может пережить это.
Григорий тоже смотрит на дверь, которая стала магической: впустит ли когда-нибудь ещё его сестру в дом?
«Хорошие мои, терпите. Я постараюсь выжить. И постараюсь помочь…»
Кому?
Магдалина покосилась на Будимирова. Сколько погибших по его вине! А она идёт рядом с убийцей, преступником, разговаривает и даже улыбается.
«Помоги, Господи, сыграть этот акт! — молит она. — Пьеса идёт под Твоими Небесами. Зрители — Ты и Твои святые. Ты видишь меня. И мой граф, и о. Пётр, и Игнат видят меня. Я знаю, они верят в меня. Я не могу подвести их. Помоги! Кто знает, может быть, именно Ты дал мне этот шанс — спасти и сограждан, и учеников, и Сашу с мальчиками, и моего несчастного брата с семьёй, и Адрюшу. Взойдёт зерно, Господи, брошенное Тобой! Помоги мне!»
Глава седьмая
Очутившись наедине с Магдалиной, он оробел. Глаза и волосы излучают свет в темноте. Её лёгкое дыхание…
— Я хочу жениться на тебе, — сказал хрипло.
И словно ждала его слов — выплыла из тучи яркая луна.
— Допустим, вы не такие слова произнесли, вы спросили меня: соглашусь ли я стать вашей женой?! — мягко поправила его Магдалина. — Допустим, вдруг согласилась бы. А что бы я, со своей профессией, своим мироощущением, могла делать в вашем «царстве»?
Он удивлённо уставился на неё и вдруг сказал, сам не очень хорошо понимая, что говорит:
— Ты будешь помогать мне управлять нашим государством!
Она пошла от дома к степи. Он — следом.
— Почему ты не отвечаешь?
Она остановилась, повернулась к нему.
— Это невозможно, — сказала как бы нехотя.
— Почему? — И тут же сам себе задал вопрос: а зачем, собственно, она вызвала его? Очевидно же, не только из-за матери! В её большеглазом, немного асимметричном лице (одна бровь чуть выше другой) ничего не мог прочитать, кроме сосредоточенности. Вряд ли ей в голову приходило, что, увидев её, он позабудет обо всём на свете и кинет ей под ноги созданную им страну. И, судя по её странным речам о сеятеле и ложных ценностях, вряд ли ей нужна власть над страной, и вообще власть над чем или кем-либо! Но зачем-то она решилась проявить, с его точки зрения, дерзкую активность?! С новым любопытством он разглядывал её. Кроме того, что его безотчётно влечёт к ней, перед ним — непонятное, не встречавшееся ему до сих пор, явление. Пожалуй, это тот случай, когда обоими больше всего ценится откровенность, и он спросил в лоб: — Ты зачем вызвала меня? Какие цели преследовала?
Она улыбнулась.
— Решить один сложный ребус.
— Какой же? — с любопытством спросил он, смутно ощущая странную родственность между ними: уж не эксперимент ли она собралась провести над ним? Эксперименты — его прерогатива.
— Хочу понять, как мог у доброй, религиозной, скромной матери родиться сын — жестокий, тщеславный безбожник, родства и добра не помнящий, утопивший в крови и горе страну? — Бесстрашно глядит на него Магдалина.
Он оторопел. Никто ничего подобного не посмел бы сказать ему! А ей, похоже, и в голову не приходит, что она сказала нечто чудовищное. И самое непостижимое заключалось в его собственной реакции на её слова.
— И понята? — спросил он участливо.
— Честно говоря, пока не очень.
— И в чём же затруднения? — Поймал себя на желании помочь ей разобраться в них.
Она улыбнулась, и чуть асимметричная, доверчивая улыбка вышибла все мысли из головы. Коснуться ямки на щеке и угла губ и почти незаметной щербинки между зубами! Шагнул к Магдалине, но от страха перед своей дерзостью отпрянул. Почувствовал, что и сам, как дурак, глупо улыбается, улыбается первый раз в жизни, и лицу в этой позиции неловко, незнакомо. В нём бродит вино, бурлит, жжёт, дурманит голову.
Магдалина ошалело смотрит на него.
— Что же ты молчишь? Почему молчишь? — повторяет он.
— Растерялась, — как бы сама своим словам удивляясь, бормочет Магдалина. — Ожидала увидеть палача с руками в крови. А тут чудо… Не понимаю… Никак не соединю вас вот такого и того, который… — Она не сказала, договорил за неё он: «утопил в крови и горе нашу страну».
