Александр Андрюхин - Награда королевы Марго
— Простите мою дерзость, ваше величество, но я не хочу золота. Я хочу вас.
Выдавив это, Пьер почувствовал, как алая краска залила его лицо. Марго едва заметно усмехнулась и спокойно произнесла:
— Хорошо месье! Вы получите то, о чем мечтаете, но только после того, как сделаете свою работу.
Она собралась развернуться и уйти, но Пьер воскликнул, дерзко ступив ногой на первую ступень:
— Нет, ваше величество! После этого вы сразу забудете и обо мне, и о своей награде. Сейчас, королева!
Презрительная усмешка тронула вишневые губы Марго. Не произнеся больше ни слова, она взяла тонкими пальцами подол своего платья и медленно подняла вверх…
17
— Кстати, если тебе еще интересно, Колесников снова перерезал себе вены, — сообщила Настя, едва Евгений проследовал на кухню.
— Что? — вздрогнул Трубников, не поверив ушам.
— Ты удивляешься? Странно. Сам же говорил, что у него крышу сорвало.
— Но откуда тебе известно?
Жена отвела глаза и принялась торопливо накрывать на стол.
— Я звонила вчера в больницу. Думала, может, там знают, куда ты делся? Но мне сказали, что ты не появляешься уже третий день. А Колесников сразу после твоего исчезновения порезал себя бритвой. К счастью, в эту минуту вошла медсестра и не дала ему до конца располосовать руку. Словом, он успел только перерезать бинты и слегка повредить кожу. Лезвие у Колесникова отняли и перевели в изолятор. Не исключено, что он уже в психушке.
Трубников внимательно выслушал жену и нахмурился.
— Но откуда у него лезвие?
— Этого никто не знает.
— А что с ним случилось?
— Сестра сказала, что понятия не имеет.
Без дальнейших вопросов, Трубников поднялся со стула и отправился в прихожую одеваться.
— Ты к нему? — встревожилась жена. — Но возможно, его уже нет в больнице. Ты хотя бы позвонил.
— На месте разберемся.
— Поел бы сначала! — с отчаянием крикнула Настя, но в ответ услышала раздраженный хлопок двери.
Трубников угрюмо катил по Москве и смутно догадывался, что все эти события, связанные с самоубийством Колесникова, какая-то новая, хорошо продуманная игра. Если бы Диман не перерезал вены, то Евгений бы не усомнился, что вся эта трепотня по поводу убийства Маргулина не более чем банальный блеф. Правда, непонятно, зачем ему это надо? Но видимо, зачем-то надо. Умом Колесникова не понять. Однако вены себе он перерезал натурально. Значит, действительно чем-то сильно напуган. Что-то в этой истории Диман явно недоговаривал. Не пора ли взять его за грудки?
Было около восьми вечера, когда Трубников подкатил к больнице. Он поднялся на крыльцо и принялся набатывать в закрытую дверь. Минут через десять к стеклянным дверям подошел сердитый вахтер в белом халате. Трубникова он узнал, но замок не отпер.
— Главврач строго запретил посещение больных в неположенное время, — сказал вахтер через стекло.
— Мой друг еще в больнице? Или его уже перевели?
— Это который самоубийца? Да нет! Он еще лежит у нас.
— Пусти, дед! — попросил Трубников и вытащил из кармана сто долларов.
— Не могу. Начальство ругается, — развел руками вахтер, не отрывая взгляда от купюры. — Ну ладно, иди! В случае чего ты прошел через подвал родильного отделения.
Дежурный сокрушенно вздохнул и щелкнул замком. Трубников одним прыжком влетел на второй этаж и сразу же наткнулся на знакомую медсестру. Та сделала большие глаза и испуганно покосилась по сторонам.
— К нему больше нельзя. Главврач запретил. Уходите немедленно. — Сестра укоризненно покачала головой. — Мы вас пускаем, делаем поблажки, а вы лезвия таскаете.
— Кто это вы? — сдвинул брови посетитель. — Кто еще, кроме меня, приходил к моему другу?
— Никто! — растерялась сестра.
Трубников впился в ее глаза, и сестра виновато заморгала. Голубушка явно что-то недоговаривала, но разбираться времени не было.
— Так что у вас тут произошло? — сверкнул глазами Евгений.
Медсестра попятилась от такого напора.
— Я не знаю. В тот вечер настроение у него было нормальное. Он шутил, улыбался. Даже хотел вместе со всеми пойти смотреть хоккей, но остался в палате. Думал, что вы придете. Времени полдесятого, десять — вас нет. Ну, зашла я в одиннадцатом часу, а он сидит на кровати, бледный, трясется, глаза по пятаку, и режет лезвием бинты. Я подбежала, отняла лезвие. Тут еще нянечки подоспели, помогли его скрутить. Где взял бритву — не говорит. Только трясется и глазами испуганно вертит.
— Быстро веди меня к нему, — перебил Трубников и вытащил из кармана зелененькую.
Медсестра снова с опаской зыркнула по сторонам, затем перевела взор на банкноту и неуверенно спросила:
— Надеюсь, вы без бритвы?
Не дождавшись ответа на свой дурацкий вопрос, она схватила сто долларов и скороговоркой пробормотала:
— Только недолго. Пять минут, не больше. Иначе мне голову оторвут.
Медсестра развернулась и быстро засеменила по коридору к самой последней двери. Остановившись перед ней, она в какой уже раз воровато покрутила головой, после чего торопливо вытащила ключи и отперла изолятор.
— Я вас запру. Только вы потише разговаривайте, — прошептала она и толкнула посетителя за дверь.
Трубников шагнул в изолятор, и в груди у него екнуло. На кушетке, сжавшись, словно побитая кошка, сидел Диман. Он был с головой укутан в одеяло. Его лицо было бледным, худым и безумным. Волосы взлохмачены, под глазами чернота, в глазах — полное отсутствие жизни. Если до этого у Трубникова было подозрение, что Колесников плетет какую-то хитрую интригу, то сейчас оно разом исчезло. «Бедняга просто спятил», — с жалостью подумал Евгений.
При виде Трубникова, Колесников втянул голову в плечи и прижался спиной к стене. Но вдруг глаза его радостно вспыхнули.
— Женька, ты! Фу, как я напугался.
Трубников осторожно приблизился к нему и сел на табурет.
— Здорово, Диман!
— Здорово, Женек! Ты где так долго пропадал? Я думал, ты — все! Больше не придешь.
— Я сидел в следственном изоляторе.
— В следственном изоляторе? — удивился Колесников. — За что?
— Мне кто-то подкинул героин. В машину. Сечешь?
Глаза Колесникова расширились. Расширились совсем не по-сумасшедшему, а вполне здраво, как всегда они округлялись, когда его что-то удивляло.
— Ты думаешь, это я? Женек, что было — то прошло. Я трижды раскаялся за гашиш…
— Успокойся. Я совсем не думаю, что это ты. Но может, знаешь кто?
Диман на минуту задумался, затем отрицательно покачал головой.
— Хоть режь меня, даже приблизительно не могу сказать.
