Ольга Агурбаш - Влюбиться on-line
– Пожалуй, что так. Боязно, конечно, немного, но, наверное, ты права… – борясь с сомнением, тихо проговорила Катя.
Семен, казалось, вернулся в свое привычное состояние. По-прежнему был тих, спокоен. Только очень грустен. Настолько, что не заметить этого было нельзя. Катя, опасаясь повторения скандала, не решалась его ни о чем спрашивать. Хотя ей очень хотелось ответить ему на ту вспышку гнева. Она никак не могла простить себе того молчания, бессилия, того своего потерянного состояния, в котором оказалась чуть ли не впервые за долгие-долгие годы семейной жизни. Катя, практически никогда не встречавшая противоречий и противодействия со стороны мужа, была не готова к тому, что он все-таки способен противостоять ей.
Поражение свое она воспринимала болезненно. Да еще и рука, которая плохо заживала, напоминала ей о ее позоре. Да, Катя восприняла ту ситуацию как позорную для себя. Стояла перед ним, как провинившаяся школьница, и подавленно молчала. Как будто не она главная в семье, как будто не он всю жизнь в подкаблучниках, а наоборот.
Короче, руки у нее чесались ответить ему, оставить последнее слово за собой, уязвить, укусить, поставить на место, вернуть себе соскользнувшую корону.
Случай подвернулся довольно быстро. Невинный такой, абсолютно высосанный из пальца повод, но она ухватилась за него со всей неистовой женской самоуверенностью, с желанием отмщения и с такой несоразмерной страстью, что теперь обалдел Семен.
Они спокойно пили чай. Молча сидели на кухне и пили чай. Работал телевизор, показывали новости. Репортажи и комментарии сменяли друг друга. Семен внимательно смотрел на экран, слушал и не обращал на супругу никакого внимания.
Катя же, наоборот, посчитала, что вечерний чай – самое лучшее время для общения, и начинала потихоньку злиться. Сколько же можно, в самом деле, молчать? Не пустое же она место, в конце концов! Ну нельзя же настолько откровенно ее игнорировать и не замечать!
Что она и высказала мужу. Он, как ни странно, не очень-то отреагировал поначалу на ее выступление, сказав только одно слово:
– Подожди! – Досадливо поморщившись, Семен хотел что-то возразить, но потом решил дослушать новости до конца.
Катя же дослушивать не собиралась. Она нарочито громко загремела посудой, принялась за мытье, за уборку…
Тогда Семен выключил телевизор и, зловеще сжав губы в тонкую полоску, угрожающе тихо спросил:
– Что ты хочешь?
Катя, дождавшись, наконец, что на нее обратили внимание, начала сразу на повышенных тонах:
– Слушай, Семен! Ну ты хоть немного обрати внимание на свое поведение! Ты посмотри, до чего мы докатились: молчим, как сычи! Будто бы чужие! Будто бы нам сказать друг другу нечего.
– Катя! Я смотрел новости! Неужели я не могу спокойно посмотреть последние известия? Неужели именно в этот момент ко мне надо приставать со всякими глупостями?!
– Ах, так? – чуть не завизжала Катя. – Значит, общение с женой – это глупости? Значит, разговор за чаем, а не бездушное молчание, – это глупости? Значит, потребности супруги – это глупости?
– Кать, не заводись! Я тебя прошу! Успокойся!
Но успокаиваться Катя не собиралась. Она громыхала посудой, хлопала дверцами кухонных шкафов и одновременно продолжала:
– Да я для тебя пустое место! И в жизни вообще, и в постели в частности. Каждый раз как милостыню прошу… Теперь еще и на кухне вздумал меня игнорировать? Новостями он, видите ли, интересуется. А мною? Мною не интересуешься больше?
Семен замер от такого напора. Неоправданно резкого, грубого и, как ему показалось, бессмысленного. Стоял, слушал гневные выкрики жены, ждал, когда она выкричится, выплеснет свое неожиданное раздражение. Катя же, не видя сопротивления мужа, довольно быстро закончила свой монолог. И скорее всего была удовлетворена произведенным эффектом. Теперь Семен стоял перед ней чуть ли не на вытяжку, смущенно, потерянно, и молчал. Она увидела в его реакции хороший знак для себя: ну вот, стало быть, отплатила, отомстила. Теперь стой и думай, каково это – на ровном месте выслушивать гневные замечания не по делу…
Катя собралась уже покинуть кухню. И с гордо поднятой головой победительницы прошла было мимо него, когда Семен неожиданно остановил ее порыв:
– Кать! Присядь! Давай поговорим!
– Да о чем говорить-то?! О чем с тобой говорить? Если события в мире для тебя важнее семьи?! – скорее по инерции, уже без энтузиазма, отбивалась Катя. Но сесть села и, высокомерным взглядом смерив мужа, неуважительно бросила:
– Ну?!
– Что ты хочешь? – спросил он устало.
– Уже ничего! – чересчур самоуверенно произнесла она. – Чего вообще от тебя можно хотеть?
– Катя, мне не нравится твой тон. Это первое. Мне не нравится наш разговор. Это второе. И мне непонятно, к чему ты все это затеяла. Это третье.
Она лишь усмехнулась в ответ.
– Ах, так?! – Он, не повышая голоса, не делая резких движений и даже не меняя интонации, проговорил четко и жестко. Это было даже удивительно: как такое возможно – тихо и жестко одновременно. Тем не менее Семен произнес: – Я не намерен разговаривать в подобном тоне. Я не желаю выслушивать этот бред. И не хочу больше терпеть неуважение к себе.
Катя смотрела на него по-прежнему с сарказмом и по-прежнему не удостоила ответом. Он продолжил:
– Или ты извинишься сейчас и пообещаешь прекратить подобное поведение, или…
– Или? – перебила она его с наигранным интересом во взгляде.
– Ты что, хочешь сказать, что не собираешься извиняться? – начал он заводиться.
– Да ничего я не хочу сказать. Просто любопытно, что стоит за этим «или»? – Она явно провоцировала его, проверяла на вшивость. – Ну-ка! Ну-ка! Что там у нас припрятано в кустах? На что мы способны? Да ни на что! – ответила самой себе. – Ни мысли, ни поступка! Одни слова! – Она язвила, кривлялась и не могла никак остановиться, хотя, наверное, понимала, что уже переигрывает: – Ну-ну!
– Или, – проговорил он решительно, – я предприму радикальные меры.
– Ха-ха-ха! – гротескно захохотала Катя. – Ты? Меры? Да еще радикальные? Не смеши меня!
Семен помолчал, прикрыл глаза, собираясь с мыслями, потом как-то странно, исподлобья и как будто даже с жалостью посмотрел на нее и негромко сказал:
– Или мы расстанемся.
– Что?! Что ты сказал? Ну-ка повтори! – Катя вошла в раж и никак не могла сказать себе стоп, хотя ситуация давно требовала от нее благоразумия и смирения.
– Ты все поняла правильно, – спокойно повторил он.
– То есть ты хочешь сказать, что поставил на весы две несоизмеримые вещи: просьбу об извинении и всю нашу дальнейшую совместную жизнь?!
– Я сказал именно то, что хотел сказать.
