Наталья Труш - День свалившихся с луны
Потом они вчетвером пили чай, придвинув стол к дивану, потому что стульев не хватило. Сереже и Вите Осокину Дашу представлять было не нужно. Зиновьев только пояснил:
– Парни! Дашка – не только замечательная художница, но и лучший дворник микрорайона! Она этим не хвасталась, это я сам прочитал. Кому интересно – вон на стене вырезка из газеты!
Дашка покраснела.
– Не красней! Тебе что, стыдно за то, что дворником работаешь?
– Нет, конечно! Просто... Ну, написали про меня, вот я и повесила...
– Вот и я про то же: труд – это не стыдно. Но должен тебе сказать, дворником ты больше работать не будешь. Не женское это дело. Посмотри на свои ручки!
Дашка поспешно спрятала руки под стол.
– Я помогу тебе. Хочешь рисовать – будешь рисовать. Хоть пой! Устрою. А сейчас мы пойдем с тобой в кино.
– Куда?!! – Дарья решила, что ослышалась.
– В кино. Даша. Ты подарила мне немало приятных минут, я словно в детство свое вернулся. Так подари мне еще и кино это, дневной сеанс, а?
Он говорил так, будто они с Дашкой вдвоем сидели в комнате и не было рядом ушей Вити и Сережи, – впрочем, те вполголоса переговаривались между собой. Видимо, за долгие годы работы с Зиновьевым привыкли быть в тени и слышать лишь то, что нужно было слышать.
– Я даже не знаю... – Дашка засомневалась. – Я вообще-то сегодня собиралась пойти поискать себе ботинки!
– Отлично! Едем покупать ботинки! И не только. Куртка тебе новая нужна? Шапка? Еще что там нужно тебе, думай – все купим. А потом – в кино. Можно так?
– Ну... Можно, наверное...
* * *Даша с трудом понимала, что происходит. Она, конечно, вчера допоздна думала об этом человеке, который так внезапно ворвался в ее жизнь. Она рада была тому, что Зиновьев, как когда-то Ваня Сурин, помог ей. И дело не в новеньких хрустящих долларах, которыми Василий Михайлович щедро расплатился за Дашкины картинки. Дашке немного неудобно было: все-таки таких денег ее работы не стоили. Но деньги ей были очень нужны. Если честно, уже давно хотелось изменить что-то в себе, гардероб поменять. А после того, как она проехалась в зиновьевском «мерседесе», ей просто страшно захотелось преображения. И капитал у нее как раз появился, долларовый. Она собиралась на вещевой рынок, а Зиновьев прямиком повез ее в центр.
Когда белый «мерседес» остановился на Невском у огромного магазина, в витринах которого крутились на манекенах в лучах крохотных софитов шубки, шубы и манто, Дашка сжалась вся и твердо сказала:
– Я туда не пойду.
– А я туда и не зову тебя. Музыку слушай и посиди немножко, ладно?
* * *Зиновьев вышел из машины, кивнул Вите Осокину. Дарья видела их отражение в боковом зеркале. Мужчины посовещались о чем-то и поднялись по ступенькам в магазин. Минут через пять вышел Витя с незнакомым молодым парнем, который открыл заднюю дверцу «мерседеса» и легко, как кузнечик, закинул свое тоненькое тельце в салон. Дарья обернулась к нему.
– Здравствуйте, барышня! – Молодой человек элегантно поймал Дашкину ладошку и слегка коснулся ее губами. – Эдик.
– Даша.
Парень окинул Дашу цепким взглядом с головы до ног и выдал:
– Хорошие данные. Цвет волос удивительный. Про глаза – молчу. Боюсь, этого комплимента мне Василий Михайлович не простит никогда. Рост – 165 – 170, вес – 55, размер 46, нога... Ногу не видно!
– Тридцать шесть... Босоножки – тридцать пять... – удивляясь всему, произнесла Дарья.
– Тридцать шесть и тридцать пять! Отличный размер. Золушка! Ну что ж, милая Золушка, ждите-с!
Он дважды повторил свое «ждите-с!», улыбнулся Даше красиво и снова легко, как кузнечик, выпорхнул из «мерседеса».
* * *То, что происходило с Дашей Светловой, было сказкой наяву. Золушка, у которой появился принц хоть и на железном, но белом коне. Принц был, правда, совсем не молод. И Даша относилась к нему как к старшему другу, как к Ване Сурину, а не как к кавалеру. И понять не могла, почему Зиновьев уделяет ей столько внимания. И не просто внимания. Все это стоило огромных денег.
Когда из магазина вышел Витя Осокин, загруженный по самую макушку пакетами с названиями известных европейских фирм, Дашка все поняла. Нет, она, конечно, догадалась обо всем раньше. Еще тогда, когда в «мерседес» впрыгнул этот бойкий магазинный кузнечик. Даша бы ни за что не вышла из машины и не пошла бы сама в этот супермодный магазин, в котором она ни разу за годы своей питерской жизни не была, даже из простого женского любопытства не заходила! Зачем??? Ведь она не собиралась там ничего покупать.
Это Зиновьев хорошо понял и поступил как истинный джентльмен, устроил все наилучшим образом. Когда он плюхнулся на водительское место и за ним легко закрылась дверца, Дашка спросила:
– Это... все... мне?
– Тебе. Не отказывайся, пожалуйста, ладно? Я понимаю, что ты все понимаешь, что это дорого и тэдэ, и тэпэ. Это не дороже денег. А деньги... Пойми, Даша, время показало, что они радость приносят только тогда, когда их есть на что тратить с радостью.
– Вам не на кого тратить их с радостью?
– Не-а... Не на кого. Так получилось. Ты за мою выходку не обиделась? Ты гордая, я вчера это понял. Я ужасно боялся. Но я надеялся, что ты поймешь искренность моего порыва. Ты очень красивая. И взрослая девушка. А одеваться взрослой и красивой девушке надо красиво. Я рад, что могу тебе в этом помочь. Знаю, ты сейчас скажешь, что так не бывает, что тут что-то не то. Все бывает, и все то. Я не молод, сентиментален, а сентиментальность ищет выхода. У меня совсем недавно не стало мамы, и я осиротел. «Сиротство, как блаженство»... У кого это сказано? Не помню. Так вот, сиротство, как блаженство.
– Бэлла Ахмадулина.
– Молодец! Точно! Читала?
– Нет, кино смотрела, а там песня. Запомнила.
– Ну, тоже хорошо. Я, наверное, тоже оттуда вынес. А как мамы не стало, так слово «сиротство» ощутил всем организмом. Знаешь, она болела, уже не ходила совсем, а я этого не замечал. Потому что был дом, где она меня ждала, была она, живая, с глазами, в которых всегда были искорки. Даже когда уходила туда, глаза прежними оставались. Я хорошо запомнил. И в ту же минуту понял: все! Все кончилось! Я один остался на всем белом свете. Родственники есть. Но это не в счет...
Зиновьев замолчал. И молчал долго. Даша погладила его руку, которая сжимала ручку переключателя передач.
Зиновьев посмотрел на нее:
– Ты поняла меня?
– Поняла. Ты... Ой... Вы...
– Давай на «ты», так проще.
– Ты ощущаешь потребность в понимающем тебя человеке, ты хочешь его дарить. Я не ошиблась. Я читала. Раньше так говорили и на открытках писали: «Кого люблю – того дарю». «Дарю» – то есть одариваю. Я знаю, что это такое. Знаешь, сколько я своих работ подарила? Вижу, что нравится человеку, а купить не может. Вот и дарила, потому что знала, что они принесут именно этому человеку огромную радость. По глазам видела. Но то и вот это, – Даша кивнула на пакеты с обновками, – по-моему, принципиально разные вещи.
