Мэйв Хэрэн - От любви не убежишь

В противоположном углу зала она заметила Стивена, как-то уж очень быстро поглощающего «Черный бархат». Вообще это не похоже на Стивена. Но ведь они приехали сюда, чтобы расслабиться. Она попивала свое шампанское, когда Стивен подошел к ним.

— Стивен, я только что говорил Тесс, как она похожа на уроженку здешних мест.

— Вы тоже, Джулиус, — Тесс посмотрела на него. — Ирландия — подходящее место для вас. Вы же всегда хотели вернуться домой.

Но прежде чем Джулиус нашелся с ответом, Стивен вставил:

— Не упрекай отца в сентиментальности, ради бога. Он живет в Ирландии, потому что здесь его доходы от творчества не облагаются налогом. Он мог бы поселиться и на Каймановых островах, если бы не тропическая жара.

Тесс поморщилась от их бесконечных подкалываний и попыталась сменить тему.

— Стивен не рассказывал вам о своем награждении за лучшую художественную постановку? — Сейчас казалось, что это было сто лет назад, хотя на самом деле прошла всего неделя.

— Художественную? — спросил Джулиус, язвительно улыбнувшись. — Помилуйте, какое отношение искусство может иметь к рекламе?

Несмотря на то, что в принципе Стивен был с ним согласен, в нем проснулось привычное раздражение.

— Почему ты всегда принижаешь то, что я делаю?

— Да брось ты, — поморщился Джулиус, — эти награды лишены всякого смысла. Они придуманы только для того, чтобы оправдать ваш заработок. Ты же не собираешься защищать художественные достоинства рекламных роликов пепси-колы?

— Нет, но было бы очень любезно с твоей стороны хотя бы раз в жизни поздравить меня, и не важно, бессмысленно или нет награждение само по себе.

Не успела Тесс повернуть ход беседы в более спокойное русло, как Джулиуса уже потащили куда-то телевизионщики, и объявили начало обеда.

Тесс поразилась пышности вечера. Даже она, ни с кем не знакомая в художественном мире, узнавала известных художников, телевизионных ведущих, маститых критиков. Еда была превосходной, и за столиками собралось приятное общество. Ее волновало только то, что Стивен продолжал напиваться. К тому времени, когда Джулиус, довольный тем, что все камеры включены; встал, чтобы произнести речь, Стивен был уже хорош. Тесс потихоньку пыталась отодвинуть от него бокал с вином и подсунуть ему минералку, но тогда он начинал пить из бокала соседа.

Официанты и официантки, почувствовав властное присутствие Джулиуса, перестали перешептываться, шаркать по полу и отступили в заднюю часть зала. Джулиус встал, не замечая отчаянных знаков, которые посылали один или два гостя, у которых все еще не были наполнены бокалы.

Атмосфера в зале была непринужденной. Все знали, что Джулиус — отличный оратор, и, учитывая повод для торжества, готовились к трогательной сентиментальной речи, такому гимну долгому и крепкому браку, что все, пусть и давно разведенные, возрадуются постоянству и надежности супружеских уз. По этому поводу они были готовы даже закрыть глаза (как, без сомнения, поступил бы и сам Джулиус) на его многочисленные отступления от благодати. Потом все могли бы выпить за здоровье счастливой четы и приступить к тому делу, ради которого собрались, — выпить как можно больше шампанского и оттянуться на полную катушку.

— В моей жизни, — начал Джулиус издалека, — была главная страсть… — Он выдержал эффектную паузу, чтобы каждая женщина в зале успела с завистью обернуться к Стелле, глядевшей на Джулиуса с улыбкой, полной радостного ожидания. — Это искусство. — Стелла опустила глаза в тарелку.

— Возможно, страсть — не то слово. Скорее, одержимость. Тот импульс, который заставляет художников голодать на чердаках, пить абсент, чтобы продолжать работу, когда никто не покупает их картин, тот импульс, который заставил Винсента отрезать себе ухо, потому что ему не удавалось нарисовать его, а Пикассо — пить экстракт мочи беременной кобылы, чтобы вернуть молодость и продолжать рисовать. Одержимость, конечно, делает тебя более эгоистичным, и я первый готов признать, что всю жизнь был эгоистом.

«Повтори это», — бормотал Стивен, пока Тесс бросала на него тревожные взгляды.

— Но, в конечном счете, уверен, что у настоящего художника нет выбора. Он должен быть эгоистом. Когда тобой движет гений, ты не можешь попросить его прийти на следующей неделе, когда тебе будет удобней. — Один или два вежливых смешка раздались среди гостей. Тесс напрасно рассчитывала, что он вот-вот перейдет к Стелле, к их совместно прожитой жизни. — Живопись сама по себе награда. Для меня она стала страстью и наваждением. Но больше того. Более пятидесяти лет она была моей богатой и щедрой любовницей. Леди и джентльмены, я хотел бы предложить тост. — По залу прошел вздох облегчения. Ну, наконец-то. Джулиус наполнил свой бокал и посмотрел прямо в камеры. — Леди и джентльмены, художники, друзья, критики… Пожалуйста, поднимите ваши бокалы за величайшую из всех муз — за искусство.

Стивен сидел, оцепенев от бешенства. Джулиус говорил десять минут на собственной золотой свадьбе и умудрился ни разу не вспомнить о жене. Все в смущении присоединились к тосту. Поступил ли так Джулиус бездумно или нарочно сказал такую речь? Была ли это последняя стычка в пятидесятилетней изнурительной войне его родителей? Потом он понял, что в любом случае это звучало оскорбительно. Вспыхнув от гнева, изрядно подвыпивший, Стивен начал проталкиваться к главному столику. Тесс инстинктивно приподнялась со стула, пытаясь задержать его, потом беспомощно опустилась на стул, полная самых дурных предчувствий.

Джулиус заметил Стивена, только когда тот оказался в нескольких футах от него, на возвышении. Какую-то долю секунды его лицо выражало нерешительность. Потом он почувствовал, что необходимо взять контроль над ситуацией.

— Леди и джентльмены! Мне кажется, мой сын хочет что-то добавить. — Он постучал в микрофон как раз в ту минуту, когда Стивен приблизился к главному столу. — Мой сын Стивен, — мягко улыбнулся Джулиус, — большая знаменитость в рекламном бизнесе, который, боюсь, чужд страсти.

Стелла взволнованно смотрела, как Джулиус объявил:

— Леди и джентльмены! Стивен Джилфилан.

Стивен понял, что совершенно не знает, о чем говорить. Его первой мыслью было попросту согласиться, подтвердить, что Джулиус и в самом деле эгоист. Что он ужасный муж и плохой отец. И за то, что его любовницей было искусство, как он выразился, и за дюжину других любовниц расплачивалась его мать. Стоя перед камерами, он заметил, как Себастьян, режиссер, тихонько отдал распоряжение начать съемку. Они, очевидно, надеялись заполучить сенсацию.